— Ай!
— Что такое? Ой, у тебя тут родинка! – выключила машинку: — Больно? Я и не знала.
— Вот, Дарья, сколько мы знаем друг друга, а вот представь: вызывают тебя в морг, опознать тело, предположительно моё, изуродованное и не поддающееся идентификации. Ты же даже не сможешь определить я это или не я. Стрижёшь меня который раз и не помнишь, что на шее у меня две родинки.
— Не говори так! И думать так не смей! Ты же сам говорил и сам знаешь, что мысль материальна. А мысль оформленная словом — вдвойне сильнее.
— Оформленная…
— Ну, что ты смеёшься? Ты всё время надо мной смеёшься. А мне вот совсем не смешно.
— Я ж шучу.
— От твоих «шуток» у меня неврастения скоро начнётся.
— «Неврастения»? Новое слово?
— Да знаешь что?!
— Что, мой ангел?
— Ты так часто обижаешь меня. И даже не в этом дело. А в том, что ты этого не понимаешь. Как ты можешь мне такие вещи говорить? Что я теперь буду думать, ты подумал?
— Подумал, что ты будешь думать? Или думать, что ты подумаешь?
— Опять? – значительная пауза, машинка вынимается из розетки, складывается в коробку: — Больше никогда тебя стричь не буду.
— Ну, не дуйся. Ты же знаешь, что я….
— Да-да-да. Миллион раз слышала.
— Веришь мне?
Садится мне на колени с понурой головой, тёмные кудряшки располагаются на моей шее:
— Конечно верю. Что мне ещё остаётся?
Молчим. Вдруг:
— У тебя очень удобная голова для стрижки.
— Да? Только для стрижки?
— И ещё кое для чего…
— Только не озвучивай, умоляю. Пусть я останусь в неведении.
— Хм. Купаться пойдём?
— Ванна или душ?
— Ванна.
— Уфф.
— А споёшь про гражданку?
— Не факт.
— Завтра осень начинается!
— Сегодня кончается лето…
— За-ну-да.
— Да!