Весь путь от пристани до острова они молчали. Маша улыбалась, закрыв глаза, подставив лицо летнему дуновению, слушала плеск вёсел. Алексей плавно грёб, задумчиво глядя на удаляющийся город. Лодка мягко ткнулась носом в берег. Алексей помог Маше выбраться, деликатно подхватив её ручку.
— Ах, чудо! – с выдохом произнёс Алексей, оглядывая пересечённую реку, песчаную отмель, начинающуюся зелень: — А пойдёмте в лес?
— Пойдёмте, — сказала Маша, опустив глаза.
— Красота-то какая! – Алексей распластался на траве, раскинув руки:
— Действительно чудо! Ну, скажите мне, Машенька, как возможно, созерцая такое, усомниться в существовании Бога, Творца? А запах! Трава, хвоя. Подумать только. А ведь в этой траве целый мир, вселенная, невидимая для нас, так же как и мы несуществующие для неё. А над нами ещё великаны, для которых мы – ничто, молекулы, одновалентные атомы.
«Ах, какой он милый», — думала Маша: «Как он говорит. Такие чудные, непостижимо глупые у него слова. Так вздымается его грудь, силой и уверенностью. Неужели это, наконец-то, случится? В лесу. Так волшебно! Ну, поцелуй же меня уже …».
Алексей спал. Дыхание его было глубоким и ровным. Маша смотрела на его лицо: умиротворённое, теперь почти детское. Она улыбнулась и легла рядом. Осторожно запустила ладошку в его волосы.
— Какой ты, всё-таки, болван, — шептала она ему: — Мой.
Поцеловала в щёку и прижалась к нему. Ей было хорошо.
«Вот.  А завтра ты опять пропадёшь на неделю или на две. И я опять, как дура, буду ревновать к воображаемым женщинам, и рыдать в подушку. А потом ты появишься весь такой свежий и притягательно уставший, и возьмёшь мою руку, и я забуду все свои страхи и буду снова счастлива».