Ночь светла, как круги от времени,
Что забросил я в смерть уставшую.
Все дороги растут из семени,
Не дошедшего, да недоспавшего…

Грета, а помнишь, я писал тебе про нашего фельдфебеля Зжиппа? Да, тот, который выбивал в казарме зубы прикладом тем, кто не смог с первого раза чётко произнести его фамилию и звание. И повезло же мне в эшелоне попасть с ним в один вагон. Как он достал Чапека. Бедный очкарик чуть не выпрыгнул на ходу, когда мы проезжали Кричмы. Ну, ты помнишь? Не знаю, почему, он не так придирчив ко мне. Подойдёт, посмотрит, полапает ремень, уйдёт. И опять Чапека дрючит, что он там всё пишет, что читает. 

До передовой неделю стояли на станции. Оказывается, её за день до нашего приезда разбомбили английские аэропланы. А ты говорила, что я невезучий! Нас тут же отправили на помощь инженерам и сапёрам. Знаешь, оказывается, в армии сапёры занимаются ремонтом железных дорог и постройкой мостов и блиндажей.
Так неприятно пахло гарью. Зжипп нашёл у Чапека библию. Выстроил наше отделение, рвал книгу и орал, что бога нет, а здесь бог это он и наш штык и наша незаменимая и безотказная винтовка, что только она спасёт нам жизнь, а не молитва. Чапек плакал. Зжипп пинал его на земле при нас, и никто, Грета, никто, и я, не проронили ни слова, а молча смотрели.
Когда мы загрузились и двинули дальше, Чапека не досчитались. Уже потом нам сказали, что он дезертировал. А я думаю, Зжипп убил его. Он боялся, что на передовой, когда нам дадут патроны тот его пристрелит.
Так вот, что я о фельдфебеле Зжиппе…. Нас расположили в старых окопах, как я понял по разговору офицеров, мы «свежее мясо», вместо погибших. Тут нас встретили крысы и клопы. Фельдфебель прошёлся по позиции и сказал: «Что, целочки, вы приготовили…», он не успел сказать, что мы должны были приготовить. Начался артобстрел. Грета, это что-то. Но, надо было видеть, что случилось с нашим Зжиппом. Как он упал и начал рыться, словно крот в землю,  катался и крестился. Орал и молил Господа пощадить его, начал исповедоваться, но тут Бурвик стукнул его легонько и тот вырубился. Так и провалялся полчаса, испражняя отвратительный запах, пока артиллерия не смолкла. А нас, глядя на его вдруг проснувшееся богобоязние, такой смех взял, что, поверишь, ничего не страшно было. А вообще, тут на войне не так уж и страшно. Если об этом не думать. А думаю я о тебе и о Вульке. Не продаст ли её отец?
Ну, ладно. Не знаю, Грета, дойдёт ли до тебя письмо. Слышал, письма вскрывают и читают сами генералы. Мол, вдруг я может чего ни того написал. А так, целую тебя. И пусть твоя мама на меня не сердится, я не сбежал. Сюда не сбегают. И скажи ей, что я обязательно вернусь, я же обещал.
Ты же знаешь?
А война скоро кончится. Нам каждое утро лейтенант Притич говорит. А он умный человек, хоть и в очках. Конечно умный, он же ротой командует! А это дело дуракам не доверят.