— Белый гриб, подосиновики, подберёзовики, подъельники, подпальмовики, подананасовики, подмышечники, подъяблонские, опята, утята, лисички, сестрички, мухоморы, мошкоморы, грузди, дождевики, боровики, броневики, танкоежки, сыромятки…  Мы живем вместе, мы совершаем поступки и реагируем друг на друга, но всегда и во всех обстоятельствах мы – сами по себе. На арену мученики выходят рука об руку, распинают же их поодиночке. Обнявшись, влюбленные отчаянно пытаются сплавить свои изолированные экстазы в единую самотрансценденцию; тщетно. По самой своей природе, каждый воплощенный дух обречен страдать и наслаждаться в одиночестве. Ощущения, чувства, прозрения, капризы – все они личны и никак не передаваемы, если не считать посредства символов и вторых рук. Мы можем собирать информацию об опыте, но никогда не сам опыт. От семьи до нации, каждая группа людей – это общество островных вселенных.
Например, как может человек в здравом уме узнать, каково быть безумным? И что вообще такое здравый ум? Кто определяет так называемую «нормальность»? Какой смельчак взял на себя божественное право определять нормы? Или это из оперы: «Своим аршином меряю всех»? Зубрят постулаты, как устав караульной службы, человека, закончившего свою жизнь в сумасшедшем доме! Сознательное, бессознательное, подсознательное. Человеческие нормы… Сотворив человека, его Создатель приложил к нему инструкцию к эксплуатации. Всего-то на всего из десяти пунктов. Будешь поступать так, так и так и всё будет хорошо, будешь жить долго и счастливо. Всё! Не-ет! Нам мало жить долго и счастливо! Нам скучно долго и счастливо! Нам необходимо заявить: не указывай нам, что делать! Мы сами знаем! И вообще Тебя нет! В Тебя не верим! Верим в фей, Чебурашек, гномов, эльфов, покемонов, летающие тарелки, инопланетян, полтергеев, паранормы, бермудские многогранники, домовых, водяных, леших, вагонных, русалок, уялок, Халка, Супермена, в глобальное потепление, но только не в Бога. Самара… Да нет никакой Самары. То есть она есть, вот она! – я раскинул руки:
— Самара! Но это не город, это такая страна. Самария. В которой обитают самаряне. Пермофотисцентные персонажи, несуществующие, а вернее существующие, но неосуществлённые существительные. Суффиксы и междометия! Предлоги и подлоги, падежи и платежи! Деепричастия со слогательным наклонением. Спряжения действий, обретающих квантовую материальность! Знаешь, мне было лет пять… Новый год, мы возвращаемся из гостей. Я счастливый бегу домой. Там ждёт под ёлкой письмо от Деда Мороза. Ответ на моё. Сестра злобно останавливает меня. «Это мама пишет тебе ответы, а я кладу их под ёлку». Что-то оборвалось во мне тогда. Вот сейчас похожая ситуация… Ты где?
Только сейчас я заметил, что Феи уже давно нет рядом. Я огляделся. Она запыхавшаяся слетела откуда-то сверху из-под деревьев растрёпанная и взволнованная:
— За нами кто-то идёт.
— Кто?
Она спряталась за мою спину и показала рукой в поросли:
— Не знаю. Там.
Я прислушался.
— Странно. Удивительно тихо. Ни птиц, ни даже мошек и комаров. Ты заметила?
— Ага. Это значит, мы уже рядом.
— Рядом с чем?
— С замком.
— Так…
Наши голоса эхом расходились по лесу.
— С каким ещё замком?
Фея сделала фуэте в воздухе, замерла с поднятой ножкой:
— А что такое «пермофотисцентные»?
— Не знаю. Ты мне скажи. Ты же фея. И где ты набралась таких слов-то?
— Ты же сам говорил!
— Я? – я почесал голову: — Ладно. Пошли в твой… замок.

Вскоре я убедился, что за нами действительно кто-то шёл. В окружающей глухой тишине периодически были слышны звуки шебуршащей травы и фырканье, но определить направление было довольно сложно. Ещё через полчаса мы вышли на поросшую каменную дорогу. Мы отправились по ней. По мере движения, до нас доносились приближающиеся звуки лязгающего металла и преимущественно какой-то иностранной матерщины. Наконец, мы вышли к замку. Башни и стены также поросли колючками и вьюнами, ворота во внутренний двор были раскрыты. Во дворе рослый мужчина в чёрном камзоле, ловко отбивался шпагой от двух наседающих на него человек, пытающихся проткнуть его своими клинками. Поодаль валялся недвижимый третий. Чёрный камзол был уже прижат к двери, но судя по его невозмутимой физиономии это его нисколько не беспокоило. Он поднялся на ступеньку, в результате чего нападавший слева, сделавший резкий выпад, провалился в пустоту и сам налетел брюхом на шпагу Камзола. Пронзённое туловище покатилось в кусты дикого шиповника, распространяя проклятья. Камзол спрыгнул со ступени на землю, его шпага описала полукруг, что заставила второго противника открыться, и вошла в грудь. Бедолага обмяк и как скошенный сноп рухнул, испустив дух и какое-то грубое немецкое ругательство.
Камзол начал тщательно вытирать острие своего оружия о расшитый золотом и рубинами костюм валявшегося у его ног трупа:
— Не, ну вы видали? – обратился он вдруг к нам, продолжая процедуру: — Трое на одного! А ругаются как! Я за всю свою жизнь такой скверны ни слыхивал. А ведь не какой-то там парижский пьяный цирюльник, а самый, что ни на есть принц. Баварский королевич! – он задумчиво вгляделся в мёртвое лицо убитого им принца: — Интересно… И чему их только при дворе учат…
— Смотри, смотри! – запищала мне в ухо Фея.
— Ну, чего, ещё?
— Как ты на него похож!
— Я на него… Это он на меня. Да и на кого ему ещё быть похожим-то?
Чёрный Камзол уже стоял перед нами, уперев руки в бока. Голова, склонённая на бок, с прищуром разглядывала нас.
— Ты когда-нибудь фехтовал? – поинтересовалась у моего уха, начавшая дрожать Фея.
— Ага. В девятом классе…, — ободряюще, но, похоже, не очень убедительно ответил я.
— Ну, что там, милый, ты всё? – раздался звонкий женский голос с балкона второго этажа.
— Да, моя радость.
— Ну, тогда приглашай же гостей к столу!
Камзол улыбнулся, показал рукой на дверь:
— Прошу, мои дорогие гости, в замок. Внешне он несколько неказист и запущен, но я полагаю, вы оцените его внутреннее убранство. Прошу.
— Э-э…
— Благодарим Вас, Ваше Величество! Это большая честь! – Фея выпорхнула вперёд, сделала книксен. Повернулась ко мне и сказала одними губами: — Пошшшлиии…
Перешагивая через тела баварских вельмож, мы вошли в замок.
— Потом приберу, — махнул на них рукой Камзол.