— «У лукоморья дуб зелёный; златая цепь на дубе том: и днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом». Так-так, — Адольф Моисеевич перевернул страницу рукописного текста: — Ага, леший, русалка; …через моря колдун несёт богатыря, очень хорошо.
— Что же это такое, доктор? – рыдала в платочек старушка.
— Ничего страшного, Арина Родионовна, — Адольф Моисеевич захлопнул тетрадку: — Делириум тременс.
— Что?
— Белая горячка. Типичный случай.
— Матушка пресвятая богородица!
— Не волнуйтесь. Через три дня поставим на ноги.
— А торопиться не надо! – возник из-за портьеры молодой офицер: — Важно вернуть обществу полноценного человека, талантливого поэта и гражданина.
— А Вы, собственно…
— Поручик Кавалергардского полка Жорж Дантес, к Вашим услугам.
— А-а. Ничего, ничего, вернём и поэта и гражданина. Алкоголики – это наш профиль. Забирайте.
Два дюжих санитара вынесли на носилках спеленатого в смирительную рубашку человека с бакенбардами и погрузили его в карету доктора.
— Что будет с бедною княжной! О страшный вид: волшебник хилый ласкает дерзостной рукой младые прелести Людмилы! – кричал, пытаясь вырваться больной.
— М-да, — Адольф Моисеевич поправил очки: — Ну, вы тут это, того.
— Антандю! – кивнул офицер и щёлкнул каблуками.
— Ах, Сашенька, Сашенька, — причитала старушка.
— О, сколько лбов широко-медных готовы от меня принять неизгладимую печать!
— Ещё лягается! Доктор, он тут требует печать какую-то принять, — санитар утёр нос рукавом.
— Требует? Примем, — доктор удобно устроился на сиденье: — Трогай, Акимушка.
Воздух потряс грубый фразеологизм Акима, состоящий из глагола, местоимения и существительного, лошадки вздрогнули и покатили карету по Дворцовой набережной.