Николай шёл домой и сокрушался. Выпил. Отмечали с группой событие. Эх, Юлька вонять сейчас начнёт. Он приложил брелок к домофону, вошёл. Чекушка ещё в кармане… Шманать начнёт, если найдёт – всё! Экслибрис на неделю, не меньше. Второй этаж. А почему, собственно, я в своём доме не могу выпить? Почему я должен прятаться от самого близкого мне человека? Это же абсурд. Чтобы не обидеть её. Не сделать неприятно. Не хочешь делать неприятно – не пей, сукин сын! Ё-моё, парадокс. Четвёртый этаж. Суёт ключ в дверь. По-тихому зайду. Хрен в сумку. Ключ изнутри. Ждёт…. Моя радость… Стучит. Ну, всё. Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступа-ает…
Николай набрал воздуха, задержал (перед смертью не надышишься), Юля открыла дверь, по её щекам текли слёзы:
— Коля! Коленька! – кинулась ему на грудь. Николаю пришлось выдохнуть.
— Коля! Настёны нет!
— Как нет?
— Оксана за ней в пять зашла, на репетицию они пошли. Уже полдевятого, на телефон не отвечает! Коля!
— Погоди, — Николай начал стремительно соображать. Так, дочь ушла с Оксаной на репетицию. Репетицию… А, она вроде в школу–студию при драматическом театре ходит.
— Оксана – это кто?
— Ну, Оксана, с которой они в студию поступили.
Пока идём верным путём.
— Звонила?
— Звонила, отключен телефон.
— А Наське звонила?
— Да я про Настю и говорю! И Оксане звонила, тоже самое.
— Так…
— Я….
— Тихо! Стакан принеси.
Юля прибежала со стаканом. Николай достал чекушку, перелил её содержимое в стакан, опростал.
— Ой, чё это? – удивилась Юля.
Николай, зажмурившись, в пространстве щупал рукой. Юля сунула в руку маринованную помидорку. Николай проглотил овощ.
— Ты пил, что ли?
Вопрос прозвучал необычайно бессмысленно.
— Тихо. Адрес.
— А?
— Адрес, где у них репи… рипи… где они упражняются.
— Так в нашем драматическом имени Чехова, за парком.
Николай встал вышел в дверь, обернулся:
— В пять, значится, начали, а сейчас половина девятого? Разберёмся.
— Я с тобой!
— Сиди дома. Вдруг разминёмся. Я скоро.
— Коля!