— Случилось это ещё в те стародавние времена, когда Империя ещё существовала, но уже начинала попахивать увядающим угаром безнадёжности. Когда иноземные полчища, получив суровый отпор, решили взять эту Империю подлым измором, осаждая многострадальную всяческими непотребностями, разжижающими мозг, а следовательно ослабляющими физическую обороноспособность, репродуктивность и душевное равновесие.
Пандус закатил глаза в мучительной попытке переварить полученную только что информацию. Грюн решил пояснить:
— Сериалы пошли.
Тишина продлилась минуты четыре. Пандус открыл было рот, но Зюзя опередила его, положив руки на пузо Грюну, чудесно устроенному на лестничном пролёте:
— Расскажите, братец Грюн!
— Так вот, — Грюн бровями показал на ненаполненную посуду. Когда она наполнилась и опустела, Грюн продолжил: — Жили-были, так сказать… ну, пусть Ганзель и Гретель. Не будем называть их Владимир и Настя, дабы избежать возможных ассоциаций у окружающих.
Все одобрительно загалдели и замолкли во всеобщем внимании.
— Сериалы начали проникать на девственное телевидение и захватили неготовые умы, истосковавшиеся по сказке…
Ганзель судорожно открыл входную дверь, глядя на часы:
— Уже началось!
Он кинулся к телевизору. Гретель сидела на диване:
— Милый, ты пришёл? Ужин на плите.
— Ага, — Ганзель схватил пульт, переключил канал, побежал мыть руки. Помыл.  Собрал на кухне кастрюлю, прибежал в зал.  Плюхнулся рядом с Гретель и замер в недоумении. Снова взял пульт, переключил канал, начал жадно смотреть и жевать. Гретель щёлкнула на пятый. Ганзель проглотил кусок, медленно поставил еду. Взял пульт. Гретель нежно забрала пульт. Ганзель взглянул на Гретель, желваки заиграли на его щеках. Гретель мило улыбалась, не отрываясь от экрана, попивая чай из чашки с цветочком. Ганзель выхватил пульт, чашка с цветочком ударила его по голове. Потом Ганзель только отчётливо помнил обмякшее, корчившееся, уже затихшее тело на полу в задранном, обляпанном бурыми пятнами халате, противный хруст ломаных костей, тупую боль в ногах, отбитых о лицо Гретель…
— Это чего? Это? – недоумённо спросил Пандус.
Зюзя задрожала, обхватила себя за плечи.
Грюн игнорировал эти движения, было не до того. Почёсывая в штанах, он оглядывался в поисках недопитого. Нашёл его.
— А не хотите ли стакан «Лафиту»? – спросил он.
— С превеликим удовольствием! – ответил сам себе.
Выпил, разбил пустую бутылку о чердак приподнявшегося было Баблса, который очухался, решив, что предложение отведать «Лафита» относится к нему. После воздействия пустой тары, Баблс улыбнулся и принял исходное положение в ногах Зюзи, смачно и довольно громко взяв нижнюю «ми» нижней же частью туловища. Подобный моветон вызвал непроизвольное негодование на физиономиях присутствующих.
— На следующий день Ганзель принёс домой второй телевизор. Поставил его на кухне и, приходя с работы, смотрел там свой любимый сериал, дабы не отвлекать супругу. Однако с тех пор общался он с ней всё реже. Лишь изредка теперь заглядывал  в комнату, поинтересоваться у Гретель, довольна ли она. Гретель не отвечала. Она начала синеть, потом зеленеть и сильно смердеть. Ганзель недовольно цокал на неё языком, поправлял в кресле перед разбитым телевизором и придирчиво брызгал освежителем воздуха и дихлофосом, разгоняя дух и назойливых насекомых, вероятно тоже полюбивших сериал Гретель.
— Несчастный, несчастный Ганзель! – зарыдала Зюзя: — Досмотрел ли он свой сериал?
— Думаю, ещё ближайшие лет десять он будет ограничен в возможности просмотра телевизионного вещания.
— Ах…
— Почему? – спросил Пандус.
Грюн улыбнулся.
Баблс издал высокий протяжный «си-бемоль-минор».