Я гляжу на чайник — чайник протекает,
У себя потрогал — вроде ничего...

Танк вылез не спеша. За ним ещё два начали разворачиваться у моста.
— Выстрел!
Танк замер.
— Выстрел!
Танк ещё раз дёрнулся, но не загорелся.
— Даёшь в дугу, Стёпа!
— Снаряд!
— Наводить в крайний, на одиннадцать!
— Не вижу, лейтенант, дым от броневика.
— Это ничего, значит, и они нас не видят.
За танками высыпали несколько мотоциклов.
— Сейчас броневик цеплять будут…
Снаряд разорвался метрах в двадцати от пушки. Застрочили пулемёты.
— Вижу на одиннадцать, — Степан Сушкин щурясь крутил доводчик.
— Огонь!
— Выстрел!
Танк лениво задымился, встал. Со стороны деревни опять заработал «Максим». Несколько серых фигурок попадали с моста, остальные, бросив трос, кинулись за броню.
— Ай, да сукины дети, нет, ты видал, студент?
— Да-да, — растерянно ответил Солнцев.
Три танка дали по выстрелу по деревне и стали пятиться обратно за поворот.
Лейтенант снял дрожащей рукой фуражку:
— Так вот. Так. Доложить о потерях.
— Потери? – Жмыхов усмехнулся: — Три вафлета, два туза и крестовый сбоку.
— Что?
— Виноват. Убитых, раненых нет!
— Хорошо, — лейтенант сел на станину Зиса: — Где же Миронин?
— А вот их сиятельство, собственной персоной.
Миронин перепрыгнул бруствер:
— Ну, здорово вы их расколошматили! Ополченцы все дёру дали, половина на дороге лежит. На колоколенке раненый капитан с санинструктором, «Максим» и ещё две ленты. Капитан вас хочет видеть, товарищ лейтенант.
— Так. Проводишь меня. Сушкин, за старшего.
— Есть.
— Ну, Стёпа, тебе бы в цирке выступать, — Жмыхов достал кисет: — Вильгельм Тюль!
— Тель…
— Ну, я и говорю. Закуривай, студент!
— А?
— А, ну да, — Жмыхов зло посмотрел на мёртвые машины на том берегу, похлопал мозолистой рукой по накатнику: — Завод имени товарища Сталина, — смахнул с морщинистой щеки слезу: — Поживём ещё, суки… Дай огня, Стёпа.