(посвящается историк-краснодар)

— Ну-с, и как прикажете это понимать?
— Простите?
— Ах, простите? Хорош гусь! Нет, вы видели, господа? Мы его похоронили неделю назад, всё чин чинарём. На венки и гроб пихтовый, между прочим, скидывались. Панихида в копеечку встала, поминки, вдову, понимаешь, всю ночь по очереди утешали, теперь вот все вместе к одному доктору ходим, а это тоже расходы! Доктор за дарма чужим придаткам свои примочки делать не будет.
— Какие придатки? Какие примочки? Вы кто? Что Вам угодно, в конце концов?!
— Ах, угодно? А угодно: либо, если уж решили пожить ещё, востановите, так сказать, статус кво, финансовое и моральное равновесие, нарушенное скоропостижной кончиной. А что? Слёз одних сколько выплакано! Да ежели в Волгу вылить то, что штатный плакун наплакал, так и Самару, пожалуй, затопит! А нет, так будьте любезны вернуться туда, куда Вас закопали и лежать там смирно! Это что же получается, граждане дорогие? Если каждый будет из пихтовых гробов (по десять рублей за штуку) вылазить, когда угодно, и залазить, когда ему вздумается, это что же будет? Анархия! Так что, сударь мой Иван Прокопич, давай-ка скоренько бери извозчика и на Монастырское!
— Да я вовсе не Иван Прокопич!
— И что б тихо лежал у меня, как мышка в норушке! А то ведь мы можем и подсобить. Нам и второй раз не зазрительно будет Вас, так сказать, проводить…
— Не надо! Я пожалуй, всё же сам. Бред какой-то…
— Ну, то-то! Извозчик! На-ка, голубчик, двугривенный, гони на Монастырское кладбище, да проследи, чтоб закопался! И гляди в оба, чтоб по дороге не улизнул. Иван Прокопич уж больно шустёр, как выяснилось.
— Не извольте беспокоиться. Доставим в лучшем виде. Как метеор! Но, залётная! Хей-хей! Поберегись!
Хромой старый мерин, ковыляя, побрёл в сторону кладбища, волоча за собой скрипучую бричку…