Весенним днём, около четырёх часов пополудни я прогуливался по улице Пастера, на которой наши местные мастера кисти, непризнанные Ван Гоги и Маттисы  выставляли напоказ и продажу свои нетленные творения, в надежде приглядеть что-нибудь в подарок своей благоверной, с которой был в ссоре по пустячной причине, и рассчитывая вновь вызвать её благосклонность, поскольку она имела слабость к подобного рода «милым безделушкам», которые в обильном количестве украшали её апартаменты. Я разглядывал портреты и пейзажи, яркие, но мёртвые натюрморты, какую-то мазню с претензией на фольклор, но ничего подходящего не увидел. Пока мне на глаза не попался седой бородатый тип в классическом синем берете, рядом с которым стояла картина: совершенно чистый белый лист облачённый в резную деревянную рамку. Я подошёл.
— Это что? «Белый квадрат»?
Абсолютно инертный художник достал сигарету и, не глядя в мою сторону, ответил:
— Нет.
— Как же называется это полотно?
— «О чём молчит женщина».
— О-о, и о чём же она молчит?
— А Вы поглядите и увидите.
Довольно долго я пялился на белый квадратный лист в деревянной рамке. «А что?» — подумал я, — «Пожалуй, это самый подходящий презент  моей милой крале».
— Сколько это стоит?
Бородач поглядел на меня недоверчивым прищуром.
— Заверните и перевяжите розовой ленточкой.
Торговались мы не долго. Бородач получил купюру и с неожиданной резвостью скрылся в направлении ближайшей рюмочной, я получил свёрток и отправился к своему капризному ангелочку.
После третьего звонка и идиотского вопроса: «Кто там?» белокурая нимфа открыла мне дверь.
— Чего надо?
— У меня для тебя подарок, милая.
Она опустила томный взгляд на свёрток. Глаза её заблестели.
«Ага…».
— Что это?
— А ты разверни и твоему взору откроется произведение искусства под чувственным названием: «О чём молчит женщина».
— Хм, — она улыбнулась, медленно сняла ленту и упаковку с картины.
Посмотрела. Затем посмотрела на меня и ещё больше улыбнулась.
(вот оно! сработало! я всё-таки гений!)
Затем… Затем она с размаху заехала мне этой картиной по голове и захлопнула дверь.
Как персонаж киношного водевиля с резной деревянной рамкой на шее я вышел на улицу. Часы в жилетном кармане проиграли четыре такта «Венгерской рапсодии», что свидетельствовало о том, что сейчас восемнадцать ноль ноль по среднеевропейскому времени. Вечер пообещал быть грустным, но зато теперь я знаю
о чём молчит женщина.