— Простите, я не расслышал, что Вы сказали, — как-то странно, как бы с издёвкой заявил молодой человек справа.
— Хм, Вы и не могли расслышать, поскольку я ничего не говорил.
Мой внезапный  собеседник старательно разглядывал мой рот,  нахмурив брови.
«Этого ещё не хватало», подумал я, перелистывая возникшие в воображении самые неприятные картины. И тут я (не без усилий) понял: он же ничего не слышит, он глухой.
— О нет, я слышу, я всё время слышу, но только одну вещь.
Я раскрыл блокнот, в который записывал душещипательную историю мадам Софи о увлекательной жизни в местном доме терпимости, когда в нём квартировался кавалерийский полк, и быстро чиркнул в листке: " Что же?".
— Дождь.
«Шум дождя?».
— Для Вас это шум, а для меня это и музыка, и пение птиц, и дуновение ветра..
— И шум дождя, — кивнул я.
Мужчина вопросительно и с напряжением снова уставился на меня.
«Понимаю», написал я в блокноте.
— Вы никогда этого не поймёте. Никто этого не поймёт. Каждый вечер я прихожу сюда, на вокзал, в надежде, что услышу стук приближающихся колёс, свист гудка, смех юных прелестниц, но слышу только проклятый дождь.
Он покосился на двух жандармов, лениво прогугливающихся по перрону, зло сверкнул на меня глазами и поднялся. Он удалился шагов на десять, я прыгнул в подкативший вагон сдерживая себя, чтобы не крикнуть что-нибудь ему вслед.
И только подъезжая к следующей станции, когда седой кондуктор потребовал предъявить билет, либо же заплатить штраф, ни искомого билета, ни бумажника в карманах не оказалось.
За окном купе блеснуло и я услышал шум начинающегося дождя.