(посвящается всем сказочникам и сказочницам)

— Мы хотим сказку!
— Чего?
— Сказку! Сказку!
— Чего-чего?
— Сказку они хотят! Ксюшка им всегда сказки на ночь рассказывала, иначе не заснут.
— А-а… Делов-то. Я-то думал… Итак, Колобок…
— Тихо! Какой Колобок! Они все «Сказки народов мира» наизусть знают.
— Тогда…
— И «Тысяча и одна ночь» тоже. Ксюха сама насобачилась им сочинять.
— Мда? Однако… Значит, не заснёте без сказки?
— Не-а.
— Что, и про Мойдодыра, стало быть, знаете?
— Знаем.
— Да, вас так без хрена не сожрёшь…
— Ну, давай, надо сочинять уже!
— Ладно. Э-э… В Тридевятом царстве, Тридесятом государстве жил да, понимаешь, был…
— Не надо. Вот этого вот не надо! В Тридевятом… Тридесятом бе-бе-бе…  сю-сю-сю…
— Ну, пожалуйста, рассказывай сама.
— Так вот. В Бангладеш, служил чиновником некий щучий сын, потрох куриный, по имени Свистни в….
— Да ты что? Они таких слов и не слыхивали! Совсем детей перепугаешь. Смотри, как глазёнки выпучили. Бангладеш! Я сам чуть не обос…
— Ладно! В городе Зарубин, Самарской области…
— А вдруг есть такой город? И кто прослышит? Нас жители прибьют.
— Да… Это аргумент… Я не знаю уже….
— В уездном городе Эн…
— А это уже Гоголь какой-то!
— Ну, братцы, на вас не угодишь. Короче, в Городе Сказочников одна сказочница не пошла, как все воспитанные сказочницы, учиться в Академию Сказочников, а попёрлась работать в парикмахерскую, чтобы вертеть там перед другими сказочниками своей сказочной задницей. Ей ведь очень нравилось, когда сказочники всего Сказочного Города рассматривали её сказочную попу и пускали слюни.
— Что?
— А что? Это же сказка.
— Ах, так! Ты только расскажи ещё, что у этой прекрасной сказочницы, дети, был свой ненаглядный сказочник, но был он не простой сказочник, как все жители сказочного города, а сказочник-алкаш.
— Ну, знаешь…
— И пока наша красивая и умная сказочница вкалывала с утра до вечера…
— Вертела сказочной жопой…
— Этот её сказочник-алкаш, страдавший ко всему прочему слабоумием, очень любил ползать на четвереньках по улицам, ведь так удобнее было заглядывать под юбки каждым встречным… сказочницам.
— Слушай… ты уже…
— Но больше всего на свете наш сказочник-алкаш, кроме заглядывания под юбки, и своих слабоумных рассуждений, которые он, почему-то, называл «мыслями», любил рассказывать чудесные сладкие сказки своей труженице сказочнице, когда (вдоволь наглядевшись) приползал на карачках домой, чтобы пожрать, скрестив руки на брюхе изложить «мысли», поспать, а утром вновь отправиться…
— Ну, хватит!
— Не ори на меня!
— О! Тихо… Смотри, а они ведь заснули.
— И правда. Спят. Попробуй только разбудить! Пошли и мы тоже.
— Пошли.
— А здоровская у нас с тобой сказка получилась.
— Не знаю, как сказка… А жопа у тебя правда сказочная…
— Дурак….
— Уф-ф… иди-ка сюда.
— А мне сказка будет?
— Будет. Только очень, очень, очень ти-хо.
— Мур…