— Вернись! Вернись! Вернись!
— Ай! — я открыл глаза. Даша сидела на мне верхом и хлестала по щекам.
— О, господи! Живой! Я думала, ты окочурился.
— Представляешь, кошмар приснился.
— А я из душа вышла, смотрю — ты лежишь…
— Огромный то ли зал, то ли комната какая-то. И бабки. Сотни белобрысых бабок.
— Ну, думаю, опять набубенился среди бела дня…
— Все в тёмных очках и белых кроссовках.
— Лежишь на кровати пузом кверху, а…
— Я лежу на полу, на ковре, и не могу ни звука произнести, ни пошевелиться. А эти старухи раздеваются, окружают, кольцо смыкается.
— Потрогала, а член у тебя колом, как каменный. Так мне захотелось. А будить не добудилась…
— И давай меня мусолить. Присосались, как пиявки.
— Я уже два раза кончила, а ты ноль эмоций. И тут я испугалась. Помер, думаю. А это посмертный стояк у тебя. Я читала, такое бывает. Пощупала — пульса нет. Послушала — сердце не стучит. Мамочки, чуть сама не…
— Губы вонючие, накрашенные. Жопы дряблые.
— Дряблые? — Даша потрогала себя за попу.
— Сиськи болтающиеся.
— Болтающиеся? — Даша критически осмотрела свою, выглянувшую из-за сорочки, грудь.
— Как давай на мне елозить и скакать! И так всё натурально. А одна уселась мне на лицо мохнатой своей…
— Ты что! Ничего не мохнатой!
— Какое счастье, что ты меня разбудила. Ангел ты мой, хранитель.
— Ангел…, — ямочки на вспухших щёчках недовольно загуляли: — Тоже мне. Пить надо меньше! — Даша слезла с меня, натянула трусиля: — Некрофил. И убери свой этот… А то торчит тут как… не знаю что.
— Даша. Что случилось?
— То не добьёшься от него, то стоит, как у покойника. Бабки, кроссовки. Псих ненормальный! Не трогай меня! Где мои очки? Всё, я ушла.
— Навсегда?
— Не дождёшься.
— Эх, а как всё хорошо начиналось. Отбой, — скомандовал я себе вниз, когда входная дверь с грохотом захлопнулась.