Последние тёплые деньки. Как хорошо в парке. Все возможные листья осыпались, нет, пали смертью храбрых, чтобы дать жизнь свежим и молодым. Обнажённые стройные деревца стыдливо прикрывают наготу тоненькими ветками. В пруду ещё плескаются утки. Юные гимназистки звонко смеются, бросая им кусочки баранок. Солнце красиво и шлёт лучезарную улыбку, заставляя в ответ ему томно прищуриваться. Небо пронзительно голубое...
Неопределённого возраста господин в клетчатом пальто с тросточкой, чинно подошёл и пристроился рядом со мной на скамейку. Он снял котелок, вздохнул полной грудью, протёр габаритным платком лысину.  Румяные щёчки задумчиво пошевелились.
— Так вот, — ни с того, ни с сего начал незнакомец: — В собрании была пустая комната, здание новой застройки, абсолютно не меблированное. Ну, думаю, так не пойдёт. Народу то много, а, извиняюсь, присесть не на что. Пошукал я по территории, поелозил, нашёл! Охуительная такая, знаете, табуреточка с кругленькой седушкой обитой, мягонькая. Принёс. И что Вы думаете? Прихожу вечером, а на ней уже чья-то, простите, жопа сидит и так это блаженно улыбается. Поверите ли, нет, последняя капля, переполнившая мою чашу терпимости. Беру это существительное за уши, подымаю. Ах, ты, говорю, щучий сын, падла ебаная, пидорас, сучара бацильная! Интеллигентно так вежливо ему, значит. Хуепутало моржовое! Стоял, сука, горя не знал, а как, блядь, табуреточку я принёс тут же и уселся?!!! А что бы самому, мать твою в клюв, пойти и себе табуреточку или на свой худой конец стульчик какой завалящий принести, не по чину что ли? И как толкану так легонько коленом. Он в дверь. Ну, присел я на табуреточку, остыл и так это мне стыдно стало. Уж, думаю, не погорячился ли я? И что Вы думаете? На утро тот сучий потрох присылает ко мне секунданта, такого же гандоноподобного как и он сам, с вызовом. Я его, видите ли, оскорбил и он требует сатисфакции. Вот те раз! А Жопа то и в правду сумасшедший оказался. Даю в ебало пидорастическому секунданту, стало быть, договариваемся на полдень. С десяти шагов, с барьерами, на пистолетах, всё чин по чину. Прихожу. Жопа и подельник его с подбитым глазом на месте. Ну, делать нечего. Стреляемся. Однако утки то, утки! Вы только полюбопытствуйте! Вот стервецы!
Господин поднялся. Надел котелок. Наклонился ко мне:
— Зажрались.
Затем он не спеша проследовал своим неведомым мне маршрутом, грациозно переставляя тросточку.