Вот, видал? – он поднял ладонью прядь волос со лба и показал уже побелевший шрам у виска.
— Ого, повезло. Чуть правее и… Это где так?
— Не помню.
— Как так?
— Амнезия, — пожал он плечами: — Ну, короче…
Я понял, что сейчас мне придётся выслушать очередную пьяную историю от очередного пьяного рыла.
— Короче, дело было так. Вышел я из дому в понедельник на работу… Нашёл меня часа в четыре сосед в подъезде этажом ниже моей квартиры в луже крови. (Это всё со слов очевидцев, я-то не помню), — я понимающе кивнул, налил: — Сосед вызвал скорую. Нет, сначала обосрался, потом вызвал, так точнее. Теперь, Лола говорит, мол, захожу я домой, морда, одежда в крови, она в всклип, а я так это: «Нормально всё» и пошёл умываться. Только вышел из ванной влетают в двери санитары, за ними менты, меня на пол, давай голову пеленать (кровь, говорит, не останавливается). Далее я уже кое-чего припоминаю. Как меня везли в скорой. Я рассказывал анекдоты санитарам и фельдшерице, которая мне пыталась остановить кровь. Помню приёмный покой, меня на каталке, а я: «На поле танке грохотали…»! Помню, как зашивали.  «В пятую его!». Меня на каталку: «Шеф, в пятую камеру меня! Два счётчика!».  Дежурного врача, который мои данные спрашивал, а я ему объяснял, что Землю засрали, теперь Марс засрать хотят, а спички, бл… дь, делать не научились. Помню, как сестричка мне под голову на подушку клеёнку подкладывала, чтоб не сильно испачкал. Ей же стирать.  А я думал: «Сука, тут человек помирает, а она о том, что ей стирать лишний раз». Отступление про сестричек. Как заведено их три категории: красивая бл…дь, недоё…ая сука вредная и мама. Ограничений в возрасте нет. Я такая сволочь, что сумел понравиться всем. Ухаживали они за мной, каждая в свою смену, как за Героем Советского Союза. Даже как за Героем Куликовской битвы. Через три дня, когда я смог вставать и доходить до столовой, я подружился и с нашими кормилицами. Об амурных похождениях умолчу, о физиономии участкового, толстоватого мужика, повидавшего не мало, пару слов надо сказать. Он пришёл, сел напротив моей койки, снял фуражку, утёрся платочком (лето было). Тут его взгляд упал на моё лицо. «У-уФФФ», что-то такое он изверг. Глаза наполнились неподдельной жалостью. Лицо моё и правда представляло, что-то… Эх, жаль телефон на Прудах… потерялся. «А, что, сынок произошло-то?». «Да упал по пьяни, отец, так и напишу…». Ещё, короче говоря, через десять дней я, и естественно мои сослуживцы по палате номер пять, беспрепятственно и безнаказуемо, но в рамках джентльменских соглашений, включали телефункен в зале, смотрели там ночью футбол, курили, хотя из отделения нейрохирургии не выпускали на улицу никого, со столовой нам сували всё, что осталось после официального банкета. И не объедки, заметь, а то, что не распределили. Ну, кому-то родня приносит жрать, кто-то вообще не ест.
— Да, понял я, понял.
— А как меня провожали! М-м-м…
— Как?
— Как, как… В тихий час, пока все после обеда дрыхнут: «Звездуй от сюда, дорогой. Только больше не попадай. Пожалуйста…».
Я налил ещё и для приличия спросил его ожидающие глаза:
— Так, а что случилось-то на самом деле, а?
Он удовлетворённо выпил, поставил стакан, утёрся рукавом, улыбнулся:
— Не помню. Амнезия…