— Ну, что стоите господа, как провинившиеся гимназисты? Пушкинзон, Лермонтович, Гогельман. Все три мушкетёра, как всегда. И до скольких пор, я вас спрашиваю, это будет повторяться? Каждую неделю я вынужден читать жалобы от трактирщиков, рапорты околоточных, ну а последние ваши выходки это уже переходит всякие рамки дозволенности. Ну, не умеете пить, ну не пейте! Вы-то Михаил Юрьевич, Вы же офицер! Ладно этот лицеист… А Вы, Николай Васильевич, солидный взрослый человек, поощряете эти попойки и последующий дебош. Право слово, когда мне доложили, что Вас видели возле городских бань в три часа ночи в исподнем, со свечкой в руке, встретивший Вас фонарщик Куприянов лишился дара речи и лечится сейчас за казённый счёт. Вы, Александр Сергеевич, голубчик, третьего дня представляли в ресторации купца Фугеля дикого человека и распевали в окружении цыган абсолютные непотребности собственного сочинения. Вот дословная цитата: «Я не Лермонтов, не Пушкин, я простой поэт Пиздюшкин»! Это же ни в какие ворота! Вы, Михаил Юрьевич, угрожая извозчику Семёнову пистолетом требовали доставить Вас в Париж лично ко двору Наполеона Третьего! Благо пистолет дал осечку и после восьми часов катания по ночному городу, Семёнову удалось укрыться за воротами салона мадам Катарины, куда Вы и подоспевший к тому времени Пушкинзон ломились до самого рассвета. Молчите? В общем, так, судари мои. Терпение моё не безгранично. Лермонтович, Вы переводитесь на Кавказ, там и постреляете всласть. Пушкинзон, поезжайте прочь из столицы в деревню, в своё имение. Пишите свои рубаи на свежем воздухе, проветритесь, а то уже почернели от пьянок. Ну, а Вы, Гогельман, к чёртовой матери из России, куда-нибудь в Италию, что ли. И чтобы как минимум год о Вас ни слуху, ни духу не было. Пока всё уляжется. Ну, чего, голуби мои? Это самое меньшее, что я могу сделать для вас. Кругом, шагом марш по месту назначения. Вот так. Всё.
— Ну, Лёва… чё ты…
— Кому-то Лёва, а кому-то Лев Николаевич! Будете знать, засранцы, как меня обманывать!