Парфирий ложился позже всех, вставал раньше всех. С тех пор, как был назначен на должность истопника. Кто его назначил и почему именно на него пал выбор, Парфирий вспомнить уже не мог, но он точно знал, что зима продлится ещё не один месяц. А может быть и не один год. А растапливать и топить, чтобы обогреть хоть и разрушенный, но большой особняк надо. Иначе они все просто напросто замёрзнут. Удастся ли найти кого-то уцелевшего ещё на ставшей в мгновение пустой и холодной земле и что сулит подобная находка ещё неизвестно. А топить надо.
Он тщательно выскреб кочергой ещё тёплую золу, аккуратно вывалил из поддувала в жёлезную бочку. Придут ребята, заберут утеплять крышу. Стал заряжать печку. Сложил колодцем щепочки, внутрь бумагу, на них колотые покрупнее, несколько полешек, сверху комки драгоценного угля (не слишком крупные, займётся быстрее). Можно поджигать.
— Эге, — сказал Парфирий, глядя на тлевшие скомканные листки: — Что-то у нас сегодня Биология за восьмой класс гореть не хочет. Сырая, что ли? Ладно.
Он обернулся, наугад достал из ближайшей стопки книгу, вырвал несколько страниц, заправил их. Через секунду огонёк весело заиграл, затрещали дрова.
— О! – довольно кивнул Парфирий. Закрыл заслонку. Взглянул на заглавие книги: — Кто тут у нас? Куприн А. И., рассказы. М-м! Другое дело. Когда-то, Александр Иванович, зачитывался я Вами с превеликим удовольствием.
— Доброго утричка, Парфирий!
— А?
— Принимай пополнение! – вошедший в кочегарку вывалил из мешка к ногам истопника несколько книг.
— Прочли? – строго спросил Парфирий.
— Обижаете. От корки до корки. Ладно, мы пойдём. Игнат с ночной вернулся, говорит, к северу дым видел.
— А, ну-ну, давай-давай, — всё внимание Парфирия уже было приковано к книгам: — Дюма… Как новенькая… Её и не раскрывали-то поди. Тысяча и одна ночь. Герберт Уэллс. Гончаров. Хэ, подумать только. Когда-то достать такое было весьма проблематично. Действительно, разве что в библиотеке. Мы открывали с вами, подобно Колумбу, новые миры, пересекали океаны, путешествовали во времени, влюблялись, страдали, переживали… А вот теперь… Марсель Пруст, так-так, прошу в отдел иностранной литературы. Александр Сергеевич, для Вас завсегда почётное местечко найдётся. Третьего дня Онегин нас грел. Как там? «Онегин, я с кровать не встану. Безумно я люблю Татьяну!». Хе-хе-хе. Да-а. располагайтесь, господа, располагайтесь. Зима будет долгой.
Разложив новое поступление, он бережно раскрыл бардовую обложку. Роман начинался с тридцать пятой страницы: «где лежало мёртвое тело. Затем мать принесла из кухни свечу, и, держась за руки, мы вошли в общую комнату. Капитан лежал в том же положении, как мы его оставили, — на спине, с открытыми глазами, откинув одну руку…».