Холод. Хо-лод. Хол-од.  …проникает отовсюду. Через разбитые стёкла окон, трещины в стенах, ползёт по ломаному полу. Ветер проталкивает невидимо и ощутимо.
Надо двигаться, но двигаться нет сил. Лежу в разрушенной комнате брошенного дома, закутавшись в пальто, в то, что от него осталось. Единственное, что осталось. Предательский член стоит голодной пустотой в последнем предсмертном порыве, сладостной истомой взывая к бледным образам. Оборванные на улице провода стучат о мостовую, о столб, издавая неприятный скрежет. Не провода, это крысы шуршат, царапая своими лапами кафель. Ждут ужин.
Женщина с мужчиной опять ссорятся, потом смеются, потом снова ссорятся, затем поют. Уже привык к ним и научился разговаривать с ними, нечаянно отрывая от диалога. Слышу их уже совсем отчётливо, и умею менять тональность и интонацию их голосов. Они спрашивают и злятся, когда не отвечаю. Присутствие позволяет обсуждать мои действия.
Сколько дней не ел? Три. Четыре.
Чёрная дыра в потолке смотрит немигающими звёздами, как многоглазая голова паука. Тоже ждёт. Как всякая дыра манит своей неизвестностью. Чем она встретит? Тёплым влажным объятием или укусом выскочившей из норы змеи?
Через дыру опускается светящийся белым шарик. Это Глобус. Так его назвал. Он пришёл ко мне. Маленький, размером с яблоко. Очень хочется дотронуться до него, но до трепета страшно. Интересно, что будет, если ударить его мухобойкой? Покружил вокруг. Крысы опасливо прячутся. Глобус плавной дугой неспешно уходит в отсутствующую форточку и вверх. Ещё не время.
Как странно: удивительно ясное и чистое сознание. Мужчина и женщина молчат. Грустная, унылая, самая тоскливая мелодия. Звучит каждую ночь, но так и не могу запомнить.
Там, у бордюра, видел сегодня раздавленную машиной кошку.
Капли. «Дождь», говорит мужчина. «Омовение», шепчет женщина.
Глобус.