В дверь тревожно звонили и стучали. Аристарх подпоясал халат и, дожёвывая булочку с повидлом, поспешил в коридор открывать.
— Ах! Это невыносимо! – рыдающий Зуев затрясся на волосатой груди Аристарха.
— Что такое, друг мой? – похлопал Аристарх Зуева по спине: — Ну-ка, на кухню,  братец. Пошли. Тапочки надень.
— Почему? – вопрошал Зуев, сидя на табуретке, сжав колени, пока Аристарх разливал мартини: — Почему!? – вознёс он ладони к небесам и стало ясно, что вопрос адресуется Создателю.
— Что «почему»? – Аристарх положил в фужеры по вишенке.
Зуев жадно отхлебнул, утёрся ладонью, покраснел:
— Ну почему мне так не везёт с женщинами?
— А-а…, — понимающе протянул Аристарх: — Опять?
— Это какой-то замкнутый круг. Петля Мёбиуса. Знак бесконечности. Всё одно и то же. Нет, по началу ещё всё так красиво, завораживающе, вот, казалось бы, та самая, которую ждал всю свою жизнь. Надёжная, нежная, заботливая, уверенная в себе и в завтрашнем дне. Наконец-то. Но в один прекрасный момент пелена спадает с глаз и вот это чудо превращается в чудовище. Их истинная сущность поглощает всё светлое, что в них есть.
— М, ничего не попишешь… женщины, — философски согласился Аристарх.
— Животные! – заорал глотая слёзы Зуев: — Инфузории в туфельках! Не понимают они своим одноклеточным мозгом…
— Ты пей. Пей.
— Не понимают, что мы, мужчины, натуры романтические ы-ы-ы, можно сказать — эфирные. Мечтательные и ранимые, как хрупкий гербарий в пожелтевших страницах. Вместо того, чтобы оживить, воскресить эту засохшую красоту, ломают её своими невежественными ручонками.
— На-ка платок. Высморкайся. Коврик мне испачкаешь.
— Эпщщффф!!! Заваливается как к себе домой, перегаром и табачищем несёт, глаза салом светятся, нет чтоб об культурном поговорить, об поэзии там, об искусстве, в кино пригласить, на худой конец, в кафешку какую; притащит пол-литра, сама же выкушает и начинаются непотребства. А эти жуткие пошлые анекдоты и вульгарные чулки на подвязках? Ну как такое возможно?
— Совершенно невозможно. Кошмар. Кош-мар.
— А сделаешь замечание, ещё и обижается, мол, смотрите какая цаца, нашёлся тут принц! Ы-ы-ы… А не понимают, что нам всего-то и надо – это капелька внимания, граммулька ласки, чуточку поддержки. Ы-ы-ы…
— Ну, право же, будет, Зуев, будет уже. Ежели из-за каждой бабы будешь в такие истерики впадать… Никаких сил не хватит. Найдёшь ещё свою единственную и неповторимую. Вот на меня посмотри. Моя Томка цельными днями на работе. Придёт, стакан хлопнет, брюхо набьёт пельменями и засыпает у телевизора. А двоих мне уже родила и ничего. Живём. Не без эксцессов, конечно, а как иначе? И ты свою встретишь.
— Правда?
— Конечно! Ты пей ещё. И вот что, сегодня оставайся ночевать у меня. Томка в ночную. Посидим, у меня ещё бутылочка вермута есть, «Гонимую любовь» посмотрим. Последний сезон.
— А можно?
— Нужно! Давай-ка там бутербродики сообрази. И ещё…
— Что?
— Отключи телефон.
— Зачем?
— Знаю я тебя. Начнёшь по синей грусти звонить, эсэмэски слать, извиняться, или она станет названивать, а ты не удержишься и ответишь. И опять всё по новой. Или вот что, отдай его мне.
— М-м-м…
— Давай-давай!
Зуев, потупив взор, нехотя протянул Аристарху свой телефон.