— Так что, — путник вытер рот рукавом: — как у вас говорят: невесты-то в вашем селении есть?
— Да, откудова, Мил человек, невесты, хотя, — он оглядел прохудившиеся сапоги посетителя, блестящую кольчугу, незнакомой ковки с прорезями подмышками (это значит, чтоб рубать сподручнее было, ловко придумано), рисунок на странных монетах, но золотых, это знал точно: — Кому и кобыла невеста.
— Это верно.
— А сам ты из бар, вроде будешь, или из лихих людей?
Путник краем глаза увидел, как из-за кухонной занавески выглянул здоровенный детина с дубиной.
— Барин я, по-вашему. Только малость поиздержался, — и он улыбнулся, давая понять, что повода для тревоги нет. Затем он крикнул на непонятном языке что-то своему слуге, который точил у камина хозяйский меч и тот, захватив уже высушенную походную амуницию, нехотя потащился в конюшню, скривя рожу.
— Ну а драконы-то в ваших местах водятся?
Хозяин поначалу оскалился и громко, даже нарочито громко засмеялся, но столкнувшись со взглядом своего постояльца сел напротив и испуганно уставился на него как истукан. Его жена выронила сковороду и высунула голову.
Странный путник вновь обратился к приютившему его в эту дождливую ночь семейству:
— Ну конечно,- медленно протянул он: — Он здесь… Значит, он ночует теперь у вас. А я его три недели у норы ждал.
— Да что ты, батюшка, да какие драконы! Белены чё ли объелся?
В дверь вбежал слуга и как можно тише (если так позволительно выразится) заорал:
— Се ту! Се ту! – в левой руке он протянул свежее драконье дерьмо, в правой обнажённый и заточенный меч.
— Он на верху? – спросил человек у хозяйки, в ногах у которой лежал бесчувственный муж, а на груди трепетал в рыданиях сын.
Она молча кивнула.
Человек обвёл всех усталым взглядом. Он сделал два маха мечом в воздухе и стал подниматься по тёмной деревянной лестнице вверх.

 

— Чёрт бы его побрал! Жили, не тужили и на тебе  хрен с горы! Ой, мама дорогая! Чёй-то затихли они…. Бражки бы мне, Глаша, а?- внезапно очнувшийся хозяин корчмы всё ещё валялся в ногах у супруги: — Бражки…
— И мне… — детина мгновенно получил подзатыльник.
— …уй вам обоим в вашу жадную мошну, а не бражки. Уложит сейчас змея басурманин и чего? По миру с вами дармоедами пойдём! На старость кусок хлеба просить!
— А может он его, а? Наш-то хорош, да откормлен, и башки у него две. А этот-то замызганный да щупленький, ну куда ему со змеем тягаться?
— Ага! Знаешь, эти гешпанцы, да франки как своими железками машут! Одного на дороге весной Пашка Косой грабил с подельниками, так он, немчур этот, достал спицу свою и четверых к богу отправил за здорово живёшь. Четыре православные души успокоил, спицу за пояс засунул и дальше себе поехал, — жена ткнула мужа и показала на слугу постояльца.
— Да он же по нашему ни ляду не разумеет, — махнул рукою папаша.
— Бражки бы, маманя…
Ещё одна оплеуха.
— Ну чего тебе, браги жалко? – уже оживился отец, всё ещё лёжа подле сидящей на полу жены, только теперь он сложил руки на груди и скрестил ноги: — Тут в пору душу богу отдавать, а ей браги жалко.
—  Да хрен с вами! Петрушка, достань, там, в сенях наливка в квашеной капусте. Три кружака дай, да этому налей полный, — она показала пальцем на иностранного слугу.
Петрушу просить четырежды не приходилось. Все выпили на полу, не вставая. Только папаша принял более удобную позу: повернулся на бок и подпёр голову руками:
— Так чё делать то? Каюк нам теперь от обоих. Змей сожрёт, что выдали его ночёвку. А если Франт заморский ловчее окажется, порубит за то, что змею приют давали.
— Эх, мать моя, семи смертям не бывать, а одной не миновать! Чего гадать-то? А греха на душу не возьму, травить франта не буду!
— От дура-баба… Кто же его травить собирается? (плесни-ка там, Петруха) отступного дадим и всё. У него же сквозь штаны этот, как его, Китай видно, дадим сто целковых, так он довольный улетит в свою Фландрию, только пыль столбом будет. Только вот провизия еще в копеечку встанет, да как бы слух не пустил. Отвадит от нас последних-то едоков и постояльцев. В пору будет Лешего на ночлег пускать. Зима скоро, он давно просился…
Жена задумчиво почёсывала подбородок, хотела что-то ответить, но сверху раздались шаги. Муж благоразумно отключился и закрыл глаза.
На лестнице показались сначала сапоги, затем и сам проезжий господин. В тишине было слышно как слуга — француз читает молитвы благодарности, звенят шпоры победителя дракона и как брякает глиняный стакан в зубах Петрушки. Рыцарь дошёл до середины комнаты. Слуга кинулся к нему, но господин остановил его. Меч выпал из его руки на пол. Папаша вздрогнул и открыл один глаз. Тут иностранец обвёл всех присутствующих мутным взглядом и рухнул лицом вниз.
Первым вскочил папаша:
— Мать мою так! Неужели ухлопал!?
Заверещал, стоявший на коленях слуга и истошно заорала баба.
Хозяин кинулся к поверженному гостю:
— Давай, быстро, ты помогай! Глаша воду, тряпки, чего там ещё? Наливку не забудь, масло от ожогов… Э-э. Да он же пьяный.
Ещё раз понюхал:
— Ну, точно, пьяный в зад, ядрить твою и всех по очереди!
— Ой, но поссибль…
— Посебель, поебель! Вас как людей приняли! – Демьян Митрич разошёлся не на шутку: — Нука, Петруха, тащи этих непотребных в конюшню и чтобы утром даже духу их тут не было!
— Ага…
— Всё!
— Ой, — сказала Глаша.