Я впервые разглядывал его картины. Наконец-то я был удостоен чести их созерцать.
Кресты, искалеченные церкви, купола под багровым небом. Господи, неужели этот идиот и вправду считает себя гением? На вопрос какая его работа нравится мне больше всего я ткнул пальцем в единственную, на которой не было тёмной фигуры с косой.
Размытое розовое пятно.
— Эта.
Он мгновенно насупился и, наверное, схватился бы за голову, если бы у него была такая привычка:
— Я так и знал!
Меня спасла его сожительница, слишком явно не равнодушная ко мне и считавшая меня в высшей степени компетентным в области разного рода искусств. Она обвилась вокруг моей руки и проверещала:
-Да, и мне тоже нравится эта. В ней столько эмоций и таинственности.
Взглянув на искривлённую гримасу творца, я понял, что пока с ними не напьюсь из квартиры мне не выйти. Как всегда.
Если бы он только догадывался, каких усилий стоило его родне устроить его мазню на выставку посвящённую столетию Сальвадора Дали, на которую я был приглашён. Посетители и авторы, набившиеся в галерею дружно навалились на халявную выпивку и закуску. Внешне они напоминали армию бездомных безработных, которым «Красный крест» выкатил бочку с гороховым супом. А через неделю он с сияющими глазами подарил мне экземпляр местной газетки со статьёй, в которой упоминались его инициалы. Его подружке показалось это достаточным, чтобы лезть ко мне с поцелуями и многозначительными взглядами: Я же говорила! Я знала!
В итоге всё кончилось, как и должно было кончиться.
Я не видел их много лет, но через общих знакомых узнал, что мой приятель в очередной раз и теперь очень надолго поселился в психиатрической больнице с диагнозом прогрессирующая шизофрения, а его муза, которую он перестал узнавать, канула в забвение и однажды её видели в драматическом театре.
Нет-нет да вспомню его расширенные до пределов, накаченные димедролом зрачки и её шикарные карие еврейские вечно вопрошающие глазища с неискореняемым запахом коньяка в её вьющихся кудряшками волосах.  
И дурацкие кривые кресты на багровом масляном небе.