На Алейроне наступила весна.
Впрочем, как наступила? На этой маленькой планете (в пять раз меньше Луны) весна была постоянно, поэтому наступила весна, конечно же, по Земному календарю. Алейрон обладал атмосферой, притяжением, на нём была вода, флора, кое-какая фауна, и этот шарик удачно располагался на пересечении торговых путей. Для перевалочной базы он был маловат, поэтому ограничились тем, что поставили на нём маяк, который помогал кораблям держать ориентир во время космических бурь, звёздных затмений и прочих стихийных бедствий. Маяк представлял собой полностью автоматическую хуйню на солнечных батареях, единственной задачей которой было бесперебойное пускание сигнала на торговой частоте. Прибор работал исправно многие десятки лет, имел гарантийный срок — бесконечность, но по инструкции к нему прилагался смотритель — человек, и помощник смотрителя — робот. Как всегда человечество не доверяло ни своим изобретениям, ни самому себе.
Итак, наступило первое марта, а значит заканчивалась вахта смотрителя маяка.
Семён вышел из домика, смачно зевнул, почесал голое пузо, лениво оглядел территорию, бздынькнул подтяжками и крикнул:
— Петруха!
Послышались поспешные шаги, сопровождаемые скрипом и свистом. Из зарослей ежевики вышла металлическая тумбочка на четырёх ножках. Перед собой тумбочка несла поднос, держа его на вытянутых руках. Эта тумбочка и был помощник смотрителя маяка — робот ПТР (и куча всяких цифр), которого дежурный смотритель Семён Семёнович Чародеев называл Петрухой.
Петруха замер с подносом перед Чародеевым. Чародеев взял с подноса стакан, опрокинул в себя его содержимое, сморщил физиономию:
— Уф… абрикосовая…, тьфу.
Поставил стакан, взял тут же приготовленную, уже дымящуюся сигару.
— Ну, чё там? — спросил он.
На тумбочке появился экран, в экране две точки, под ними черта.
— Все системы функционируют в штатном режиме, — сообщил прямоугольный смайл.
— Да я не про это. Чё там со сменой? Подтверждение пришло?
— Никак нет.
Семёну показалось, что он ослышался:
— Что значит никак нет?
— Пришло уведомление. Секундочку, — тумбочка затрещала и начала изрекать: — В связи с объявлением военного положения все объекты категорий Ц, Д, Е переводятся в аварийный режим «красный код». Согласно уставу...
— Хватит.
Тумбочка замолчала.
— Ну? Чё вылупился? Загинайся.
Петруха повернулся спиной, слегка наклонился вперёд.
Семён с размаху пнул робота и тот, получив ускорение, скрылся в ежевике.
Семён Семёнович лёг на траву. Над ним простиралось синее небо. Тут же налетели мошки. Местные мошки не кусались и не лезли в глаза, они просто обследовали непонятный предмет и удалялись по своим мошьим делам.
Чародеев протянул руку наугад, что-то нащупал, сорвал, поднёс к лицу. Клубника. Вот ведь землица, что ни воткни, всё растёт. И в самом деле райские кущи.
Маяк ещё два года назад вместо подтверждения о прибытии смены получил извещение «красный код», которое могло означать единственное — началась война. Кого и с кем не имело никакого значения, потому что результат этой войны мог быть только один. Сигнал больше не повторился, Петруха его послушно записал и ежедневно скрупулёзно прокручивал, как последний полученный. Сигнал не повторился, значит всё закончилось. И нет больше ни Земли, ни Луны, вообще ничего. Только забытый всеми Алейрон, райский сад на пересечении мёртвых путей, где вечная весна. Маяк, как дрожащий огонёк свечи во тьме, на который, быть может, прилетит заплутавшая в ночи бабочка. Ведь маяк будет работать даже когда не станет его смотрителя, будет работать, когда остановится и замрёт бестолковый робот-помощник, будет работать, а значит когда-нибудь кто-нибудь его услышит и, возможно, обретёт здесь пристанище, и в этом крохотном Эдеме начнётся Возрождение, эпоха Неоренесанса...

— Петруха!
Петруха замер с подносом перед Чародеевым.
— Абрикосовая?
— Никак нет. Гранатовая.
— Уф, … тьфу… дрянь какая… Ну? Чё там?
— Все системы функционируют в штатном режиме.
— Ну, хорошо, что функционируют, — Семён бздынькнул подтяжками: — Давай в шахматишки, что ли, погоняем?
— Отличная идея, мастер.
— Иди в беседку, расставляй.
— Есть!
Человек с грустью и обречённостью смотрел, как металлическая тумбочка, скрипя и переваливаясь с ноги на ногу, поковыляла к беседке.
— Надо бы его солидолом смазать, да и почистить не мешает. Заебал своим скрипом…