Её передёрнуло, Она закуталась в шаль. Он методично жевал пирог, ковыряя его вилкой:
— Что?
— Ничего.
— Что ничего?
— Твой взгляд, — Она вздрогнула ещё раз: — Иногда мне страшно от него.
Он перестал жевать, внимательно смотрел на неё.
— Вот сейчас ты вроде здесь, а как будто за тысячу миль далеко. Смотришь на меня, а не замечаешь. Ты сейчас где-то в другом месте и делаешь нехорошие вещи. И мне страшно.
Он хмыкнул:
— А может быть хорошие.
— Нет. Я же знаю. Я чувствую. И мне очень, очень страшно.
— Спасибо за пирог, — Он бросил вилку, отодвинул тарелку: — Очень вкусно, — встал из-за стола, в дверях кухни обернулся, увидел, как блестят её глаза.
По ней опять прошла дрожь. Он улыбнулся и вышел.
Она взглянула на остатки пирога, на настенные часы. «Сорок минут. Всего сорок минут. Ещё целых сорок минут. Две тысячи четыреста секунд. Целая вечность». Тут её осенило: «А вдруг старый жид аптекарь обманул?». Она в отчаянном сомнении закусила губу: «Надо было проверить на Барсике. А вот и он! Кись-кись-кись! Иди ко мне, мой хороший, попробуй кусочек». Толстый кот брезгливо обнюхал предложенное. Посмотрел на подателя сего с изумлением и злобой, и стремительно, насколько позволяли отвислые бока, скрылся в уборной, защёлкнув дверь на щеколду. Тщетно Она пыталась выманить кота; не действовали ни угрозы, ни увещевания.
Через сорок минут из комнаты послышался хрип и звук падающего тела.
Она облегчённо вздохнула. Обернулась. Пирога на столе не было.
В окно Она увидела, как соседские мальчишки бежали по улице, пряча что-то под рубашкой.
Из уборной раздался звук спускаемой в унитазе воды.