Поликарп Матвеевич Зотов, преинтереснейший был человек, доложу я вам.
Обедал я у него первый раз, помню, дочки на выданье у него, Наташенька и Сашенька. Личики пухленькие, прыщами пошли, а прыщи – стало быть самый сок, пора и в эксплуатацию сдавать.
Обедаем, значит, чинно, молча, девицы чай пить не стали, прыщей стесняются, убежали из столовой. Слышно фортепьяно заиграло, упражняться приступили.
Мы с Поликарпом Матвеевичем беседу завели о нерациональном использовании пользованной курительной бумаги и гусиных перьев. Поликарп Матвеевич улыбается и всё на залу кивает, откуда форте и пьяно слыхать.
— Это они для Вас, голубчик. Стараются.
— В самом деле? Очень мило. Шуберт. По-моему…
— Сейчас уточню, — сообщает Поликарп Матвеевич, перемещает салфетку из воротника на стол и, улыбаясь, уходит, прикрыв дверь.
Через минуту раздаётся:
— Ы! Ы! Ы! Ы!
Грохот невероятный! Такое я слышал только когда наш подъесаул из казачьей сотни шашкой дрова рубил, похмелье столь своеобразно выгонял.
Вот всё стихает. Поликарп Матвеевич с милейшей улыбкой заходит, ставит кувалду в угол, прикрывает дверь. Садится за стол, салфетку водружает на место, принимается за расстегай. Заметил только я, что в его бакенбардах щепочки застряли.
Ну, откланялся я, хотя он и взял с меня слово быть у него на следующей неделе.
На следующей неделе, как и было назначено, вновь у Зотовых.
Я тут про Эзопа распинаюсь, Наташенька зардела, ямочки на щёчках округлились, а Поликарп Матвеевич глаза выпучил и руку, вижу, под стол суёт. А указательный палец другой руки к губам подносит: «тихо», мол. Я замолчал. Он медленно достаёт из-под скатерти револьвер, курок взводит и через стол направляет прямо мне, пардон, в физиономию.
Я вам вот что скажу, когда на вас направляют заряженный револьвер с взведённым курком, вся ваша жизнь не проносится перед вами. Всё это враки, ерунда. Плюньте в глаза тому, кто такое вам скажет. Я же скажу вам честно и без обиняков: очень захотелось срать.
А Поликарп Матвеевич мой, левый глаз прищурил, правый пуще прежнего выпучил, язык высунул… Хлоп! Только услышал я, как пуля мимо уха просвистела. А Наташенька тут же подбежала, с пола таракана собирает:
— Ну, Вы, папенька, эстет-с!
Поликарп Матвеевич суёт револьвер под скатерть, довольный.
— Отведайте, — говорит: — Котлеток бараньих. Таких и Эзоп Ваш не пробовал.
Я, однако, спросился в уборную. Лезу через окно. Еле протиснулся, а меня тут уже  Поликарп Матвеевич встречает:
— Уж Вы, голубчик, заходите почаще, а то ведь кроме Вас не с кем и по душам поговорить.
Обнял меня крепко, по-отечески.  И слезу салфеткой с щеки смахнул, когда я, забыв про калитку, через забор сиганул.
Более в том доме, к величайшему моему сожалению, мне бывать не приходилось, так как через три дня нас переквартировали под Казань.
А интересно всё-таки…. Как там Наташенька с Сашенькой…