— О-хо-хо! Вот это встреча! Никак сам Бюс! Ну, здравствуй, дружище! Приди же в мои объятия, неутомимый бродяга! Неужели вернуться решил?
— Проездом, братец Пеликан, проездом.
— Ну, прошу к столу, прошу. Марта, накрой-ка для дорогого гостя! Вот, значит, как? Всё скитаешься по свету?
— Да, не приживаюсь нигде. Города разные, а господа везде одинаковые, и уж больно им моя голова приходится не по нутру, так и норовят меня её лишить.
— А я тебе всегда говорил, твой острый язык, да ретивый нрав, доведут тебя до виселицы.
— А ты, я вижу, процветаешь. Карета в твоём дворе, да и вот бочонок этого отличного южного вина…
— В вине ты всегда понимал толк.
— Неужели до сих пор дворцовые оградки красишь?
— Оградки. Когда это было? Бери выше. Принцесс на прочность проверяем.
— Это как?
— Предлагаем провести девице ночь. На постели из двадцати тюфяков и двадцати перин из гагачьего пуха, как положено. Если учувствует горошину, стало быть, принцесса. Только фокус в том, что горошины то и нет.
— То есть?
— Началось всё с того, что принц наш, слава Его Высочеству, подрос. Ну, случается такое с людьми, ничего не попишешь. Никто, как говорится, от этого не застрахован. И повадились со всех сторон сваты всевозможные невест своих сватать. Ну, пруд пруди. Не поверишь, плюнуть было некуда перед дворцом, чтоб в принцессу не попасть. Я возьми да и ляпни с устатку, что посадить бы их, мол, на горошину, по старому чухонскому обычаю, так  половина бы отбраковалась. А мажордом побеги и доложи, так, мол, и так, Пеликан сеет смуту. Король наш, слава Его Величеству, большая голова, а подать, говорит, этого Пеликана-Меликана сюда! Меня под белы руки и прямо к самому. И говорит мне владыка: «Вот прекрасно! Ты и защитишь!». Пришлось мне за это государственное дело и взяться. Прослышали про проверку готовящуюся сваты, тут их и ветром сдуло. Самопроизвольно отсортировались. Баба с возу, кобыле проще. Но паломничество на этом не закончилось. За количеством пошло качество. Ты вот, друг мой ситный, кабанчика попробуй. Так вот, принц наш жених завидный. Со всех окрестных королевств и шлют своих дочерей. Вон, у короля Жупеля, к примеру, супружница пятерых нашлёпала, пока шестого наследника дождались, ну и избавляться-то надо, а он человек культурный, университет открыл в стране, родных дочерей ни травить, ни топить, ни по монастырям отсылать не стал, и все пятеро и прошли через эту нашу койку. Из Буфляндии невеста была, из Гуссинии, в общем, штук пятнадцать уже.
— И что все…
— Все уверяли, что так и не смогли заснуть. И все дружно получали отставку.
— А что же так?
— Да потому что врали. А если врёт ещё будучи невестой, то чего же от неё потом ожидать? А? Э! Так-то, дружок.
— А ты, стало быть…
— А я что, я не в накладе. На полном государственном пансионе. Король с королевой сами заходят. Поваляются на койке часик-другой  и вновь по делам. Вот только…
— Что?
— Эх, влюбится наш принц рано или поздно в какую-нибудь Марию, а ещё пуще Антуанетту и пюлювать ему будет на горошину или на её отсутствие. Женится. Тут моя лавочка и прикроется. Так-то. Вот из Бужемеля к нам невеста едет. А там дамочки, сам знаешь какие, упругие. К тому же говорят красавица неписаная, и крестиком петухов шьёт. Не устоит, боюсь, наш жених. Ну, да чёрт с ним! А пока пей, братец, и ешь! И ночуй сегодня у меня, на этих самых перинах! Эй, Марта! А ну-ка ещё нам налей, принцесса ты моя!