— Это было чудесно, милый, — удовлетворённо сказала Клара тяжело дышавшему рядом с ней в постели Голубовскому: — Не переживай, может быть в следующий раз получится.
Голубовский призадумался над фразой жены. Но его размышления были прерваны громким звуком шагов за дверью спальни, медленно и неотступно приближавшихся. Каждый шаг отдавался сотрясением как минимум в четыре балла по сейсмической шкале Рихтера. БУМ! БУМ! БУМ! Вот со стены упал портрет Чаплина; с ночного столика, подпрыгивая, ускакала на пол «Глазуревая блажь» Сименталя… Наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла кошмарная фигура.
— Командор…, — прошептал Голубовский.
— Дядя Эдвард? – предположила Клара.
БУМ! БУМ! БУМ! Ещё три шага и фигура явилась в свете ночника.
Перед трепещущими на брачном ложе супругами возник Зулич. На его глаза были налеплены непонятные мутные, судя по всему латексные, тряпочки.
— Что это, Роман? – тихо спросила Клара мужа, не сводя взгляда с головы Зулича.
Голубовский открыл было рот, но вдруг Зулич громоподобным голосом с расстановкой произнёс:
— Поднимите мне веки!
Возникла пауза, во время которой стало ясно, что Зулич обладал способностью видеть через тряпочки: вид обнажённой пани Голубовской вызвал внезапную недвусмысленную выпуклость в чреслах Зулича.
— Ой, — своим обычным голосом сказал Зулич, смущённо схватился за пах и выбросился в окно. Голубовский успел заметить исчезающие в проёме огромные подковы, прибитые к его подмёткам.
— Как хорошо, что окно открыто и стёкла остались целы, уф, — Клара, зевая, подошла к месту недавней стоянки Зулича. Она заметила на полу оставленную вещь. Подняла двумя пальчиками, рассмотрела.
— Фу! – брезгливо швырнула вслед за Зуличем.
— Что? Что это было? – с ужасом спросил Голубовский.
— Это? – ответила Клара, вытирая руки о занавеску: — Это было его веко.