Посылка.
В дверь тихонько поскреблись. Кощей открыл глаза, пошевелился в кресле. Поскреблись снова.
— М-м… Ну, входи, входи, кто там? Я уж чую, что неделю вокруг замка бродишь.
Дверь медленно приоткрылась, показалась хомячья морда.
— А-а… Мусьё Людвиг. Ну, проходи. Выпьешь? – Кощей пошарил по столу: — Чёрт, надо в подвал идти. Сходи, принеси бочонок «андалузского». Осилишь? Чего это там у тебя за мешок? Опять она прислала?
Хомяк нерешительно приблизился, осторожно неся в лапках большой мешок, перевязанный розовой лентой:
— Я тут почтаря встретил…
— Почтаря? В лесу?
— Тут тебе… посылка. Он не решился передать. Попросил меня.
Кощей брезгливо фыркнул:
— Хм, собачье племя. Всю жизнь меня бояться будут. Чего там?
Не сводя глаз-бусинок с Кощея, хомяк аккуратно положил тяжёлый мешок на стол. Кощей взглянул мутными глазами на сургучную печать:
— О! Из Тридевятого! Неужели от Васьки? Ты куда?
Хомяк поспешивший было к выходу, повернулся:
— Пойду я… Это… Не любит она, когда я к тебе хожу…, — Людвиг юркнул за дверь и припустил, что было сил в лес.
— Смотри-ка, не забыла, душа моя, — Кощей улыбнулся, достал из-под кресла начатую «четверть», налил полный кубок: — Наверняка с какой-нибудь сопливой записочкой внутри. Эх, Вася, Вася…
Кощей развязал красивую ленту, раскрыл мешок. На него смотрела голова Василисы, увенчанная перевёрнутой короной, плотно вошедшей зубцами в её теперь слипшиеся от запёкшийся крови волосы. Коса была срезана. Некогда алый пухлый ротик посинел, глаза стеклянной пустотой смотрели сквозь Кощея.
Он погладил по холодной щеке, по изогнутым дугой бровкам, откинулся в кресло и долго смотрел на стол.
— А знаешь, эта голландская принцесса… ничего особенного…
Затем он встал, завязал мешок. Напевая какую-то песенку, вышел из замка и отправился по давно не хоженой им тропинке в лес…
Он вошёл без стука. Девица, сидевшая у окна, вздрогнула, они встретились глазами.
— Пришёл всё-таки…
Кощей молча положил перед ней мешок, сел напротив.
— Опять пьяный?
— Ну, да, пьяный…
— Она всего лишь человек, пойми. Сколько их было и сколько их у тебя ещё будет. Это её дорога, её выбор.
— Прошу тебя.
— Не делай глупости. Ты превратился в гриб! Она же сделала из тебя экспонат, муляж, пляшущего человечка! Кофе в постель и маффины на День рождения, бадминтон по пятницам и прогулки под луной по парку у фонтана за ручку! Меня сейчас стошнит… Песенки ей пел, поди?
— Помоги мне.
— Ты же знал, что так будет. Не мог не знать. Или ты совсем уже ослеп!
— Последний раз. Я прошу.… Для меня…
Баба Яга, тяжело дыша, смотрела на его поникший взор.
— Дурак, — она вздохнула, обняла мешок руками и приложила к нему голову.
— Вижу. Её душили. В постели. Затем надругались.
— Она кричала? — еле выдавил из себя Кощей.
— Нет. Она сопротивлялась. Двоих она убила. Ещё у одного остался шрам на лице. Ей с силой надевают корону. Вдавливают. Она мертва. Отрезают косу. Отсекают голову…
Яга оторвалась от мешка, закрыла лицо:
— Всё. Больше не могу.
Кощей взял её за руки, пытаясь поймать её бегающий взгляд:
— Кто?
— Не надо, прошу тебя, не надо!
— Кто?!!
Она сказала.
— Ну, вот, — Кощей бережно взял мешок, медленно поднялся: — Спасибо тебе.
У дверей он обернулся:
— Избушка-то твоя совсем обветшала. Надо бы подшаманить.
Яга, кутаясь в шаль, провожала влажными глазами его удаляющийся силуэт, вскоре скрывшийся за деревьями.
Людвиг, стараясь остаться незамеченным, засеменил за Кощеем Бессмертным.