По многочисленным просьбам этого не делать, продолжаем. Небольшое пополнение коллекции.
Ну, тут всё просто. На первый взгляд.
Спички. Голубь мира верхом на горящей (почему-то с оперения) стреле. Балабановские. Создаётся устойчивое впечатление, что это продукт населённого пункта Балабановск, а птица его герб? Переворачиваем коробочку, читаем: Пензенская область, с. В.Ломов, ул. Московская. Идём дальше.
Некто верхом на лошади мучает, судя по всему, кого-то из семейства кошачьих, если бы не поясняющая надпись «Спички» и «Бытовые»(что немаловажно), догадки о содержимом коробки могли бы несколько озадачить.
Не пугайтесь, Город Уфа, памятник Салавату Юлаеву.
И наконец, перл. Самый дорогой для меня коробочек, от принца Флоризеля.
Очевидно, дизайн разрабатывал приятель принца, художник Перкинс. Проглядывается факел на фоне то ли дыма, то ли облаков, голубого неба и кроваво красного пятна, завершающего триколор. Прочесть удалось «ПОБЕДА» и опять таки Пензенская обл.
Сегодня в почтовом ящике мною был обнаружен странный предмет
Внутри находилось угрожающее послание
С таинственной подписью Н
В следствии умственной неполноценности, мне не удалось постичь смысл данного происшествия, но я искренне надеюсь, чтобы Н оказалось не Никодим, Никифор или Николай...
Я так и не смог проследить, куда исчезают ночью документы из мусорного ведра, которое стоит на кухне под раковиной. Очевидно, работает профессионал. Усатый от своих показаний отказался, ссылаясь на временную потерю правого полушария. Связной явился к месту встречи на бровях и в возмутительной форме потребовал полтора литра скотча непременно тройной очистки, два фунта сахарного песка и обнажённую проститутку блондинку, крашенную в каштановый цвет. Без санкции из центра не полномочен принимать подобные решения положительно. Учитывая обстановку прошу разрешения применять табельное оружие по собственному усмотрению. Густав.
Я шёл. Не зная, откуда и куда. Просто улица. Люди. Запахи. Перец. Горчица. Кетчуп. Никогда не думал, что кетчуп пахнет. Абсолютная прострация. Мир существовал отдельно от меня. А скорее, я существовал вне его. Я в аквариуме, или аквариум вокруг меня. Реклама. Семинар на тему: мастурбация душем, или Что ещё украли у нас мужчины. И Моцарт. Его музыка. Ноги сами привели меня к этому дому. Очнулся я от пронзительно кричащего звонка, мой палец на кнопке в виде перевёрнутого сердца у двери, перед которой я стоял. Быстрые шаги. Это она?
— Марьян Марьяныч! Здравствуйте, Вы Марьян Марьяныча не видели? — М-м-мнет. Нет. Не видел. — Марьян Марьяныча не видели? — Нет. — Да что ж такое… Вы Марьян Марьяныча видели? — Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!!! — Постойте! Куда же Вы? Психи ненормальные. — Вы кого-то ищите, уважаемый? — Да. Мне необходимо увидеть Марьян Марьяныча. — Так он, должно быть, на кафедре. — Был я на кафедре, нет его там. — Ну, тогда в буфете. Исключительно в буфете, где же ему ещё быть, как не в буфете. Вы были в буфете? — Был. Был я и в буфете, и в кабинете, и в просмотровом зале, и в библиотеке. Я второй час бегаю по этажам, ищу Марьян Марьяныча. — Не могу Вам помочь. — Не институт, а какие-то тропики! Здравствуйте, Вы Марьян Марьяныча не видели? — Кого? — Марьян Марьяныча. — А кто это? — Извините. Простите, Вы… — Ну, на черта Вам сдался этот старый, поросший мхом артадокс Марьян, с позволения сказать, Марьяныч? Рекомендую: Марлен Марленыч! Могу устроить. — Послушайте! Здесь что? Научное учреждение или базар? Чем вы вообще тут занимаетесь, а? Слоняются целыми днями, понимаешь, по коридорам, да по буфетам! В то время, когда вся страна кормит их, поит, одевает… Присосались тут к аппарату! Уфф… Как Вы сказали? Марлен Марленыч? Ну, хрен с ним, давайте Марлен Марленыча… Репка редьки не слаще…
— Мы ехали в Малвиль на уценённую распродажу, которая проходила там каждый первый четверг месяца. Всю дорогу мы с женой пререкались. Мне всегда не по душе были эти поездки, они всегда заканчивались тратой бензина, денег и времени, и кучей всякой приобретённой дряни, от которой не оставалось и следа к следующему месяцу.
Не успели мы отъехать от дома и десяти миль, Джиджи приспичило по нужде.
— Кто это – Джиджи?
— А, это моя жена Джинджер. Мы как раз вывернули на 36-ю автостраду, она начала ныть. Потом орать. Пришлось остановить у ближайших кустов. Пока моя благоверная журчала нескончаемым водопадом в кустах, я вышел на шоссе, спустил штаны, стал вертеть задом и передом проезжающим автомобилям. Это обычно помогает мне успокоиться и собраться с мыслями.
— Это на 17-м километре, где всё и произошло?
— Да, сэр. Разве я мог предположить, что это проклятое место, которое искалечит всю мою оставшуюся жизнь. В открытом кадиллаке, ну знаете такие, кабриолет, катились три девицы. Завидев меня, они тут же заржали, задрали футболки, оголив свои молоденькие упругие гладенькие дыньки, а одна возьми, да и крикни во всю глотку: «Эй, красавчик! Лизни мою киску!». Тут же журчание в кустах прекратилось. Я еле успел застегнуть портки, как Джиджи уже стояла рядом. «Кто это?», спросила она: «Ты её знаешь? Стоит мне отойти, ты уже лижешь киски? На каждом метре у тебя любовница? Ты не в силах пропустить ни одной юбки?». Объяснять, что я её не знаю, что любовниц у меня всего две и те в соседнем округе, что на той девице была не юбка, а шорты, было бесполезно. Я только заметил взмах её руки и описывающую полукруг сумочку. Дальше провал.
— Постойте, мистер Гринвуд, меня не интересуют интимные подробности Вашей семейной жизни. Меня интересует человек, который умер у Вас на руках.
— В самом деле? М-м…
— Вы вызвали полицию и заявили, что на Вас скинули труп.
— Ах это. Да-да. Когда я пришёл в себя, жена опять сидела в кустах. Я решил вновь собраться с мыслями, стал снимать брюки, как вдруг из проезжающей машины, это был зелёный форд 59-го года, на меня выкинули человека. Мужчина лет пятидесяти, в хорошем костюме с тремя пулевыми отверстиями в спине. Мы повалились на землю. Тут же возникла Джинджер и начала выдвигать совершенно неоправданные обвинения в моих гомосексуальных наклонностях о которых она, как оказалось, давно подозревала.
— Что же тот мужчина? Он был жив?
— Более чем. Он впился в меня своими лапами пробубнил какую-то чушь и умер. Я тут же позвонил в полицию, по случаю телефонная будка оказалась в трёх шагах от удивительного места, где мы остановились. Затем описывающая полукруг сумочка жены и… очнулся я уже здесь, на больничной койке.
— Погодите. Что сказал человек?
— Какой человек?
— Тот, который выпал из проезжающего форда.
— Он не выпал, сэр, его выкинули совершенно целенаправленно.
— Что он сказал?!
— Вернее, он даже не сказал, а спросил.
— Что?
— Он схватил меня за грудки, тряханул и, выпучив глаза, задал неожиданный вопрос: «Почему они не спросили потного толстяка?», испустил дух, а дальше Вы знаете.
— Я так и думал. К сожалению, мистер Гринвуд, Вы слишком много знаете. Мне правда жаль.
— Вы о чём?
Дознаватель накрыл лицо Гринвуда подушкой, сел на неё, а когда движения снизу прекратились, подложил её Гринвуду под голову и покинул палату, на ходу раскуривая сигарету, хотя это категорически запрещалось больничными правилами и грозило денежным штрафом в размере четырёх долларов.
— Дай закурить, что ли.
Капитан достал две сигареты, прикурил, одну протянул Сому.
Сом затянулся:
— Да вот повадился один приятель. На мормышку ловит. Мои все неделю запором мучаются. Пластмассу китайскую жрут. Поучим маленько и отпустим.
— Угу..
— Ты заходи через недельку. Братва с Каспия икорки пришлёт.
— Криминала мне здесь не надо.
— Какой криминал. Эй! Хорош, братва! Удочку ему на уд намотайте и пусть к жене идёт!
— Как Маша?
— Спасибо. Хорошо.
— Ну, мы пошли?
— Завтра осень, Карпыч.
— Я знаю.
Сом стоял прислонившись о корягу. На берегу лежал человек. В рыбачьеских резиновых сапогах. Он не то, что бы лежал, а перекатывался, с места на места. Его пинали и били. Рыбы.
Участковый выключил зажигание, не без труда спустился к реке.
— Здорово, Сом Карпыч.
— Привет, — нехотя ответил тот.
— Всё кочуешь?
— Эх… Старый стал, ленивый. А помнишь, какой я был?
Участковый остановил Уазик. Он возвращался домой, но его внимание привлекли крики. Он нехотя вышел, надел опостылевшую фуражку. «Опять браконьеры-рыболовы кого-то пиз…ят». На всякий случай проверил Макарыча, патроны на месте. У берега он увидел знакомую картину:
