Гул затих, я вышел из запоя,
Прислонясь к дверному косяку.
Так хотелось крикнуть: «Авва, отче!»
Да боюсь кого-то повторю.

Небо плачет на мои ресницы,
А когда-то целовало в лоб.
И давно девица мне не снится,
Только мыши серые, да гроб.

Рука ползёт по щеке колючей,
Жизнь прожить — не поле перейти.
Пальцы помнят шёлковые кущи,
Губы помнят томное «прости». 

Девочки и мальчики, ейчас некогда. Я вас люблю, привет  Миланке, Марусяке, Рики-Тики, Ри, Вьюшке, Кружке, после переговорим. Это мой год, я знаю… Двух друзей Уже похоронил. Комп уебал со злости. Люблю Битлз. Готовлю солянку и оливье. Всё. Пусть сбудется ваше желание. До связи в 2013.

Рассердился на свою корректоршу, толстожопая, но, сука, симпатимчная, четвёртый раз перепечатывала мне НЕВАЖНОЧТО, потому, ЧТО МЕНЯ БЕСИТ, КОГДА ВМЕСТО ё, ПИШУТ е.

(предсмертная записка Петра Мамедовича)

Однажды на приёме в Кремле композитор Тихон Хренников перебрал с вином и обратился к товарищу Сталину:
— Товарищ, Сталин! Почему в Москве до сих пор нет улицы имени Хренникова?
— В Москве есть улица имени композитора Хренникова,- ответил товарищ Сталин: — Она называется Неглинка... 

Однажды к Людовику-XIV в Лувре подошёл, как бы сейчас сказали прораб, и поинтересовался:
— А какого цвета потолки, Ваше Величество, желает видеть в спальне?
Людовик почесался под париком и ответил:
— А это надо спросить у мадам, ей чаще приходится смотреть на потолок. 

Ах,
эта
свадьба, свадьба, свадьба пела
и блевала,

И гости эту свадьбу
в даль несли!

И жениху потом начистили
хлебало, 

Что неба было мало
и земли! 

Мне четырнадцать лет,
Мне четырнадцать зим,
Мне четырнадцать вёсен,
И родилась я в осень. 

Какая я маленькая и глупая! Но когда я вырасту, я стану очень красивой, с большими сиськами и всепоглощающими глазами. Весь мир будет лежать у моих ног, чтобы заглянуть мне под юбку.
Так мне сказал мой папа.
А он очень умный. 
И добрый.
Я
его
люблю.