(посвящается Николаю Алексеевичу Некрасову)

— Откудава дровишки? Из леса, вестимо. Отец слышишь рубит, а я отвожу….
— Минуточку… Откудава?
— Оттудава.
— Откудава, откудава?
— Оттудава, оттудава!
— Откедава?
— Оттедава.
— Откедова оттедова?
— Оттудава откудава.
— Откудава? Оттедова?
— Откедова оттедова? Оттудава откудава!
— Ага… Мгм… Угу… Прошу, продолжайте.
— В лесу раздавался топор гомосека….

                                                           ЗАНАВЕС.

В Городе обжор жили обжоры. Обжоры обожали жрать и обжирались круглосуточно. И был в Городе обжор главный обжора, а главным он стал, потому что жрал и обжирался больше других обжор. Он жрал и вследствии этого обжирался. Он обожал обжираться больше других обжор и это у него очень хорошо получалось. Обжоры жрали, обжирались, испражнялись. А если кто-то не хотел обжираться, его выгоняли из Города и лишали почётного звания обжоры. И вот, когда в городе уже не чем стало обжираться, а испражнения от обжорства доходили уже до крыш обжорских домов… обжоры стали умирать. И вскоре все умерли. Тогда те обжоры, которые не хотели жрать и обжираться и которых с позором изгнали из Города обжор, вернулись в Город, назвали Городом мастеров и стали трудиться. Но так как они ничего не умели, кроме как жрать и обжираться, (а жратвы ведь в Городе небыло), они стали жрать друг дружку. И так мастерски это делали, что очень быстро сожрали себя.
Так Город мастеров, бывший Город обжор, опустел. Дракон, прилетевший в город кого-нибудь сожрать, ведь обжоры были толстыми и вкусными, очень расстроился. И пока он расстраивался, Подлый рыцарь (его так и звали – Подлый рыцарь, он и вправду был невероятно подлым, любил делать подлости, видел в этом подлом занятии смысл своего существования и очень подло этим гордился) выскочил из кустов и, со свойственной ему подлостью, ударил Дракона в спину своим подлым копьём. Подлое копьё обломилось, не причинив Дракону вреда. Подлый рыцарь удивился, но тут же подло потребовал у расстроенного Дракона компенсацию за порчу личного имущества, столь необходимого ему для подлых дел. Дракон ещё пуще расстроился такой подлой подлости и сжёг Подлого рыцаря, но тут же расстроился окончательно, впал в отчаяние, осознав, что вместо того, чтобы сжигать, мог бы съесть Подлого рыцаря. И отправился Дракон домой голодный.

Ведущий  с серьёзным лицом-жопой быстро и монотонно затараторил в камеру:
— Итак, сегодня в нашей студии Арнольд Адольфович Гофман, который утверждает, что его жена, Роза Ракусовна Блюмберг, которая тоже присутствует здесь, ему изменила и его сын, Спиридон Афанасьевич Гугель, не от него.
— Видите ли, в чем дело….
— Мы взяли образцы ДНК и сейчас я оглашу результаты экспертизы.
— Я собственно….
— Итак! Вероятность того, что Спиридон Афанасьевич Гугель является Вашим сыном… составляет… три тысячи четыреста шестьдесят два и семь десятых процента. Вероятность того, что Роза Ракусовна Блюмберг является биологической матерью Спиридона Афанасьевича – ноль процентов! Всем спасибо, а на сегодня достаточно лжи, до свидания.
— Как? А поговорить?
— Это сколько угодно, только не в студии. Митя, заводи следующих!
— Дедуля, ты мой отец что ли? – ткнул вынутым из носа пальцем в Арнольда Адольфовича Спиридон (толстый детина лет сорока): — А эта женщина кто? Интересно, а пиво будет…? — вопрос прозвучал риторически, поэтому ответа на него Гугель не получил.

Товарищи женщины!

С Днём весны.

Вместо сопливых эпитафий расскажу вам такую мысль. Придумалось мне однажды (даже со мной такое бывает), что если бы на Земле жили одни мужики? Аж передёрнуло. Эдакая планетарная казарма. Тут уж как ни крути, ни верти, а без вас никак).
А НАШИ женщины самые лучшие на этой самой Земле. Вы это знаете и безобразно этим пользуетесь. И в избе горящей и на коне на скаку.
И не обижайтесь на слово баба. Это слово несёт в себе огромный сакральный смысл, ген всех славянских поколений.

Ну и, конечно же:

— Ну, граждане, товарищи, ну, совесть надо иметь? – монотонно гундела старушка в очках через стеклянную дверь: — Ну, который час, вы с ума все посходили, что ли? Вот на стендах расписания спектаклей, афиши. Ну, товарищи, граждане, дорогие.
Николай пожелал здравия ветерану драматической службы.
— Да. Это уже похоже на театр. Ну, и что они тут драматургируют? – он подошёл к афишам: — «Монологи вагины» Ив Энслер, «Тайна миссис Скрип» Джошуа Эбб.
Лиза захихикала.
— Да, вероятно захватывающее действо. Классика… Но суть в другом, театр закрыт. Что-то я упустил.

Настя попрощалась с провожатым, весело свернула во двор. Николай встретил её у подъёзда.
— Папа? – удивилась Настя: — Ой, а что с тобой случилось? – беспокойно спросила она.
— А.., да провёл экскурс по Чеховским местам. А что это за юный джентльмен, с которым ты распрощалась?
Настя смутилась, махнула рукой:
— Да так.
— Хм, если «так», зачем ты… ты тратишь на это своё время?
— Ну, пап…
— Маме звонила?
— Мой сел, я с Лёшиного сообщила, что уже почти дома.
— Нормально. Иди сюда.
Настя обняла отца:
— Ну, что случилось?
— Собственно, ничего сверхъестественного. Просто мы с мамой переживали. Пойдём домой?
— Да, я такая голодная! Мама ругаться будет?
— М-м… Я думаю, будет, но не на тебя… Пошли, устал я что-то. Такой сумасшедший день выдался.
— А ты обещал меня научить на гитаре играть. Научишь?
— Конечно. Прямо сейчас?
— Ну, да. А то завтра ты будешь бу-бу, бо-бо.
— Я гитару уже… лет десять в руках не держал. Ладно, попробуем.
— О любви!
— Ты откуда эту песню знаешь?
— А кто мне её вместо колыбельной пел, а?
— У-у…
— Пап.
— А?
— Дай помаду сору с твоей щеки.
— А, это Лиза меня чмокнула. Представляешь, какое совпадение…
— Представляю. Пап.
— А?
— Я тебя люблю.
Николай как-то неуклюже пожал плечами:
— Я тебя тоже. О! Юленька! А мы тут с Настей беседуем.
Юля ничего не сказала, повернулась, пошла обратно в подъезд.
Николай и Настя следом.
— Нет, Юль, ты представляешь, — поднимаясь по пролёту за женой, бубнил Николай: —  Вот, скажи мне, любимая моя женщина, могла ли ты догадываться, что в нашем городе есть театр-кабаре? Нет? А у меня теперь туда пожизненная контрамарка. Их главный обещал. Давай сходим на выходных, мы так редко вместе ходим… только лежим….
— Ширинку застегни, терминатор жидкий…, — вздохнула Юля.

посвящается папам, мамам и Насте.

но это ещё не энд)

Николай и девушка из кабаре «Чехов» шли по парковой аллее.
— Откуда Вы меня знаете? – спросил Николай.
— А Вы меня совсем не помните?
— М-м…, — Николай сделал неопределённый жест рукой.
— Вы охранником работали в здании бывшего Автодора, а я на бальные танцы ходила, на шестом этаже, ну, помните?
— Автодор помню. Был период. Это я после…. Я там и с Юлькой своей познакомился. Танцы были. А как звать Вас?
— Лиза.
— Лиза, Лиза, Лизавета, что ж не шлёшь ты мне привета… Так мне тогда ещё тридцати не было. Тебе который год?
— Двадцать два, — со вздохом ответила Лиза: — А Вы такой красивый, недоступный, такие глаза проницательные, я в Вас так влюбилась тогда. А Вы на меня ноль внимания…
— Ну, тогда тебе сколько было-то?
— Одиннадцать.
— Ну так… Послушай, а это не ты в дверях застряла?
— Нееет… Это Лиля. Она сейчас в Германии, танцы забросила, трое детей, иногда переписываемся по ВК.
— Лиза… А маму твою Вера звали? Зовут.
— Да.
— Ну, помню. Она когда ждала тебя с занятий всё мне трепетно вещала про твою карьеру на телевидении, рекламе.
— Ага.
— А ты теперь, извини, с голой … ногами дрыгаешь перед жующими членами…
— Это я…, — Лиза поникла: — Это я подрабатываю. Вообще я учусь на факультете журналистики. Заочно. А здесь так, ну, платят хорошо. За квартиру и обучение хватает. И не подумайте, интим только по желанию.
— Я и не думаю.
— Правда-правда!
— Понял. Что-то я пьяный такой, Лиза. Отчего бы это? Давай присядем.
— Ой, осторожно!
— Ну, вот.
Они сели на скамейку.
— А Вы женаты, да?
— Угу.
— И дочка есть?
— Да. Вот её-то я и ищу. Ты замечательная, Лиза. Я там у вас не очень?.. что-то понесло меня. Не терплю хамства. То есть терплю, но у каждого же есть предел.
— Да нормально. Наконец-то поставили на место этих козлов Васю и Серёгу. Вечно в гримёрку вламываются.
— М-да, вламываться в гримёрку без приглашения крайне не вежливо, согласен.
— Вы думаете, я дура?
— Я не могу так думать. Пока ещё ты не сделала ничего, что могло бы засвидетельствовать подобный диагноз. Двадцать два, золотое время. Позволь дать совет: не упусти его. Пойдём? – Николай взял Лизину ладошку.
— Ко мне? – спросила она.
Николай непроизвольно засмеялся, Лиза отвернулась, но руку не убрала.
— Пойдём Чехова искать. Антона Павловича. Ой.
Они поднялись. Шли молча. Навстречу выскочил бородатый человек:
— Ха!!! Эх, вы люли, мои люли!
Под этот возглас он распахнул свой длинный плащ, но поймав сочувственный взгляд Николая и брезгливость Лизы, удручённо запахнулся и скрылся.
Перед ними, как в сказке, предстало жёлтое здание с колоннами.
— Ну вот. Вот это и есть театр драмы имени Чехова.
— Священный грааль.
— Я пойду, через час клиенты подойдут. Альберт психовать будет.
— Ты что? Уже темно. Я тебя одну через парк не пущу. Ещё и в таком виде. Пойдём на разведку, потом я тебя провожу.
— Да не…, — Лиза сделала вид, что пытается высвободить ладонь.
— Замёрзла?
— Нет.
— Тогда пошли.

Му Page  празднует юбилей (короче творческий запой) так что наберитесь терпения, к восьмому марта всё войдёт в норму. Без паники.
И поздравьте этих замечательных ребят, благодоря которым мы тут имеем возможность.

Альберт Зелёный сидел в пятом ряду, на коленях у него лежал сценарий, в руках микрофон и пивная кружка, наполненная виски, шею как удав обвивало шёлковое бирюзовое кашне:
— Так, собрались, девочки, собрались! Пошла фонограмма и…
Зал наполнили ритмы канкана.
— Стоп! Стоп, я говорю!
Музыка смолкла, на сцене двенадцать расфуфыренных девиц в узких корсетах, перьях и чулках с подвязками перестали дрыгать ногами.
— У кого там трусы мелькнули? Да ещё и белые! Ангелина!
— Альберт Ижевич, это не я! – Ангелина задрала юбку с оборками, засвидетельствовав отсутствие нижнего белья.
— Так, Роза!
Роза смущённо покраснела.
— Чёрт бы вас всех побрал! Я из кожи вон лезу, чтобы ваш бордель преобразить в Мулен Руж, а она трусы напялила! А бабушкины панталоны с начёсом почему не надела? Иди обратно преподавать в своё хореографическое училище, я никого не держу!
— Ну, Альберт Ижевич, — всплакнула Роза: — Алик…
— Какой я тебе Алик! Ещё тушь по физиономии размажь. Быстро снимай это безобразие и предупреждаю всех:  на ком увижу трусы – штраф сто долларов! Всё!
Среди пёстрых дам прошла волна беспокойства.
— Ладно, собрались. По местам. Володя, с пятой цифры… пошла фанера! Свет на центр! Девочки! Шикарно. Улыбаемся! Улыбаемся! Красавицы вы мои!
Танцовщицы умело закидывали ноги и размахивали юбками.
— Пошли к пилонам. Два оборота. Так. Повернулись спинками. Замах. Отлично! В пирамидку! Роза не успеваешь! Умнички. Лара на центр. Соло. Следующая. Хорошо… Что там за посторонний шум за сценой? Жорик. Жорик!
— А? – подскочил дремавший рядом помощник.
— Иди разберись, — Зелёный хлебнул из кружки: — Роза отстаёшь!
Жорик скрылся за кулисой, но тут же появился снова. Как-то странно улыбаясь, он сделал два шага и рухнул с танцпола головой вниз. В это же мгновение на сцену выкатился квадратный Вася и подобно шару для боулига врезался в отделывающих па актрис. Они как кегли с визгом полегли в разные стороны. Вася выбил страйк и прокатился не останавливаясь далее, скрывшись за левой кулисой, круша всё на своём пути. Вслед за Васей вылетел долговязый и приземлился лицом между ног пытавшейся подняться Розы. Роза исторгла верхнюю си, долговязый исчез под навалившимися на него стройными ногами в чулках на подвязках.
После долговязого на сцене появился мужик в порванной рубашке, со шваброй. Он тяжело дыша опёрся о пилон, обозревая помещение.
— Держи, мамаша, спасибо, — Николай вернул инструмент уборщице, не упускающей из вида одолженный казённый предмет, за который она была материально ответственна.
Открыв рот Альберт Ижевич с изумлением наблюдал происходящее:
— Это что ещё за… А ну-ка тишина!!! Тихо всем, я сказал!!! Что такое? Почему посторонние в зале?
Николай определил источник звука, пошёл к нему.
— Прощения просим, — сказал Николай, переступая через Жорика.
— Вы кто такой? Кто пустил? Вызовите охрану! Почему Вы… Э-э… В чём, собственно…, — Зелёный осёкся, когда Николай сел в кресло рядом с ним: — У Вас бровь рассечена, надо прижечь, а то заражение может быть.
— В самом деле?
— Очень вероятно.
— Позволите?
— Угощайтесь.
Николай взял кружку и выпил её содержимое:
— Благодарю.
— На здоровье.
Девицы, оставив истерзанного долговязого, с любопытством следили за диалогом двух мужчин. Они ещё никогда не видели своего режиссёра таким зажатым и откровенно испуганным.
— Репетируете?
— Да, вот, через два часа открываемся, надо девочек в тонус привести.
— Девочек… Это и есть ваша школа-студия при драматическом театре? – Николай повертел в руках пустую кружку, Зелёный трясущейся рукой достал из-под кресла бутылку, наполнил.
По сцене, в возникшей паузе, прокатился (на этот раз слева направо) квадрат Вася. Послышался шум падающего ведра и брань уборщицы.
— Видите ли, я так понимаю, произошло чудовищное недоразумение, — замямлил Альберт Ижевич.
Николай, отставив уже порожнюю кружку, туго затянул шарф на шее режиссёра. Режиссер раздул щёки и начал наливаться бордовым цветом.
— Ой, мужчина, — крикнула со сцены Ангелина: — Вам Театр Чехова нужен? Так он с другой стороны парка, на Друсиловского. А здесь бордель…, — Лара больно ткнула Ангелину локтём в бок: — То есть ночной клуб… То есть… театр-кабаре…
— Мулен, итить его, Руж, — дала ремарку Роза.
Альберт Ижевич усиленно закивал, подтверждая информацию.
— Да Вы ж его задушите!
Николай посмотрел на Зелёного (который уже стал фиолетовым), ослабил шарф. Зелёный благословенно задышал:
— Всегда… будем рады видеть Вас… в нашем… заведении…
— А почему название такое у вашего клуба?
— По фамилии владельца…
— Чехов? Антон Павлович?
— Андрей Парамонович…
— М-м, — Николай поднялся, пожал руку Альберту Ижевичу. В проходе остановился:
— До свидания, барышни…
Пошатываясь побрел к двери.
— Подождите, дядя Коля! Я провожу! – крикнула девушка со сцены, спросила режиссёра: — Можно?
— У-у, — Зелёный закивал ещё усерднее, потирая шею: — Всенепременно!
Звуковик Володя, осторожно выглядывая из своей будки, случайно нажал клавишу пуск и из динамиков  раздались звуки нестареющего канкана.
— Жорик! – завопил Альберт Ижевич Зелёный: — Где мой Жорик! Я… я описился….

Из кустов возник угрюмый худой человек в коричневом плаще с накинутым на голову капюшоном. Впереди его тянул на поводке огромный лохматый пёс неопределённой породы. Человек с трудом двумя руками удерживал псину. Лицо его выражало вселенское страдание.
Николай захохотал, ему вспомнился старый анекдот:
«Встречаются два мужика:
— Как жизнь?
— Отлично! Представляешь, слона купил!
— Ну!
— Такой шикарный! Детей на себе катает, тёща с ним гуляет, послушный, посуду хоботом моет, жена довольна.
— Здорово! Слушай, продай слона.
— Да ты что! Так все к нему привыкли. Он же как член семьи.
— Продай. Миллион рублей даю!
— Эх, ладно. Забирай.
Через неделю встречаются:
— Ну, как дела?
— Это кошмар какой-то. Слон всю мебель переломал, посуду всю перебил, везде срёт, еды ему не напасёшься, дети на него залезли, он их скинул, тёщу чуть не затоптал, жена теперь пилит постоянно…
— Э-э, с таким настроем ты слона не продашь!».
В сумерках ярко засияла неоновая надпись: «Чехов».
— Алё, стопэ! – преградил путь Николаю в фойе долговязый парень в чёрном костюме: — Заведение закрыто, дядя.
Николай смотрел на препятствие снизу вверх:
— Уважаемый, тут у меня дочка репетирует.
— Да ну?
— Да, с подружкой. Мне бы повидать, здесь они или нет.
— Осади, говорю, мужик. Заведение закрыто.
— Они ушли уже что ли?
— Почему ушли, репетиция в самом разгаре. Поэтому посторонних и не пускаем.
— Какой я посторонний. Я отец.
— Иди домой, отец, похмелись. Сейчас отрепетируют, потом отработают, к шести утра приходи и забирай свою дочку.
— Не понял.
— Тупой что ли?
— Ну-ка, братец, дай пройти.
Охранник отпихнул Николая, достал рацию:
— Вася, спустись на вход.
— Чё там?
— Да мудак один шибко настырный. Проводить надо.
— Иду.
— Хм, — Николай приблизился к долговязому, глянул исподлобья, почесал свою небритую щёку: — Павлины, говоришь…?
— Чё?
— Ху!
Николай ловко боднул охранника в челюсть, тот охнул и принял горизонтальное положение, отправившись в нокаут. Рация полетела вправо, влево выпала плоская походная фляжка с коньяком. Николай поднял бонус, опростал, крякнул.
На ступеньках показалась квадратная лысая фигура с бейджиком «Вася». Вася что-то пробурчал в рацию и решительно направился к полю боя. Николай рванул на себя ковровую дорожку, на которую неосмотрительно ступил квадрат и который, несмотря на свою геометрическую форму, покатился, считая ступени и извергая все возможные ругательства. Пришвартовавшись рядом с долговязым, туша Васи затихла.
— Уф, — утёрся Николай: — Помойтесь, ребята, — назидательно добавил он и отправился искать репетиционный зал.
ля ля-ля соль фа ми…

Что я, собственно, знаю о своей дочери? Вот маленький тёплый свёрток на моих руках на ступеньках роддома. Бессонные ночи под «уа-уа». Вот забираю её из детского сада. Такая она счастливая, что папа пришёл за ней, значит по дороге домой будет мороженое. Ну, да. Возле бочки с пивом как раз киоск мороженого. Школа. Был пару раз на собраниях, и то исключительно из-за сисек их молодой физички. Вот уже и прыщавые онанисты-свистуны под окнами. Вот она уже и выпускница. Что её в этот театр потянуло? Тупость и шутовство. Потратить свою жизнь на то, чтобы изображать сотни чужих.
Единственное, что отчётливо врезалось в память Николая, это тот вечер. Сколько было Насте? Года три, четыре. Они сидели за кухонным столом. Юля уже наливала чай, а Николай приговаривал, что-то вроде: «Так, чаёчек, сахарочек, ложечки» и в подобном духе. Настя внимательно следила за ним, не отрывая взгляда, а потом вдруг спросила:
— Папа, ты дурак?
Юля, сидевшая рядом с дочкой, улыбнулась.
Николай оторопел, замялся:
— Как тебе сказать… Дело в том, что всё в этом мире относительно. Для Исаака Ньютона я, пожалуй, оказался бы субъектом недалёким, а, к примеру, для Виктора Василича из второго подъезда, я умнейший человек.
Настя похлопала большими глазами.
— А, позволь спросить, почему ты задала мне такой вопрос?
— Ты разговаривал как дурак. Зачем?
— Уфф… (мамина дочка)… Ну, Принцесса, мы же не роботы, чтобы выдавать заложенную в нас речевую программу. Представляешь как было бы скучно и печально, если бы мы всегда говорили правильно построенными предложениями, словами из орфографического словаря и без малейшей интонации. Ведь одно слово можно воспроизвести с тысячью разных интонаций и оно будет иметь тысячи разных значений.
— Представляю, — задумчиво сказала Настя, спустилась с табуретки: — Спасибо, — вышла, прикрыв дверь.
Николай, уткнувшись в чашку, чувствовал буравящие его невозможные глазища жены.
— Нет, Коля, ты не дурак, — Юля отхлебнула чай: — Ты – идиот…
— Еблан! Еблан! – оторвал Николая от воспоминаний внезапный крик. Он поднял голову. Со стороны парка по тротуару бежал курчавый блондин в светлом помятом костюме, за ним семенил лысоватый пузатый тип, размахивая бумажкой:
— Еблан!
Не останавливаясь, курчавый «отстреливался»:
— Я приехаль ваш страна пить русский водка, тужур русский баба, а ви целий неделя водить меня музей, храм, галереи… мон дью! Этот говно есть у нас ву Пари, я хотеть пить, жрать икра, хотеть проститьют, хотеть русский баня…
— Месье Еблан…
— Леблан! Жорж Леблан! Меня звать Жорж Леблан!
— Ну, месье Еблан, нас же в клубе железнодорожников ждут! Специально для Вас лекция о матрёшках! Месье Еблан! Это очень интересно!
— Я убегать!
Парочка скрылась за углом.
— Мущщина.
Николай обернулся. Рядом стояла женщина, очень похожая на физичку из Настиной школы, только густо накрашенная.
— Мущщина, отдохнуть не хотите?
— Очень хочу, — устало ответил Николай и пошёл дальше.
— Ка-ззёл…, — донеслось вслед.
Он снова обернулся:
— Эй, барышня!
«Физичка» с любопытством остановилась.
— Подскажи, где тут театр. Чехова.
— А, понятно… Вон, через парк налево, сударь, — ответила барышня и, виляя шикарной жопой, пошла обратно на «точку».
си-ля-соль…