— Я Вам что, сопляк беспорточный? Я слов не понимаю? Я боевой офицер! Пока Вы тут в тылу со своей лупой по углам ползаете… я двадцать два раза за линию фронта ходил! – Ватсон ходил из угла в угол холла: — Я, между прочим, в это время не на продуктовой базе подъедался. Я четыре года… И стреляли в меня, и ножей совали не меньше, чем в Вас! Если дедуктивной смекалки у меня напрочь нет, что такое честь офицера я хорошо знаю, на фронте этому быстро учились!
— Ватсон, — Холмс, не открывая глаз, выпустил сизое колечко из трубки: — Ну, Ватсон, проигрались на бильярде, промочили ноги, задолжали за портвейн, зачем же срывать своё негодование на мне?
— Послушайте Вы, мистер блестящий теоретик! – тут Ватсон осёкся, удивлённо уставился на невозмутимую фигуру в кресле: — После истории с часами я готов верить каждому Вашему слову, но… но, чёрт возьми, как?
— Элементарно, друг мой. Правый карман испачкан мелом. Мокрые следы на ковре миссис Хадсон, сорочка, торчащая из гульфика. Фиолетовая опухоль под левым глазом. Да, ксати, Вам мат, — Холмс подвинул на доске ладью.
Ватсон поник головой, взъерошенные усы побеждено опустились. Отставной доктор поднялся к себе в комнату.
Через четверть часа к Шерлоку Холмсу постучали:

Женщины,  дети и старики — каста неприкасаемых. Мужчина – удобрение для стариков, женщин и детей…

А вы говорите...

и...

Подожди дожди дожди,
Я оставил любовь подожди,
И теперь у меня подожди,
Дожди, дожди!

— Вы продаёте дом. Я хочу его купить. В чём проблема?
— Видите ли… э… у… как бы это…
— Так. Давайте сначала. Вы продаёте дом?
— Э-э… да.
— Я хочу его купить.
— Это чудесно.
— В чём же дело?
— Вы так странно одеты.
— Какая разница во что я одет, чёрт побери! Я плачу наличными! Вы понимаете меня? Наличными! Сейчас и здесь.
— Это великолепно. Но Ваша шляпа…
— Составляем договор о купле-продаже, забираете деньги и выметаетесь отсюда на все четыре стороны! И что б ни одна дрянь больше не смела совать сюда свой нос!
— Видите ли, не было бы ничего проще, но дом не мой. Дом принадлежит банку, я всего лишь его представитель.
— Я это знаю. Дальше что?
— И я … э… у… обязан поставить Вас в известность… какой у Вас странный пиджак…
— Это фрак! К чёрту пиджак!
— Тем не менее, я обязан поставить Вас в известность, что в этом доме живёт э… у… привидение. Какие интересные у Вас ботинки…. Дело в том что… кхе-кхэ… прежний его владелец сто пятьдесят лет назад повесился в уборной на поводке своей собаки. Вот. Дом отошёл нашему банку, и с тех самых пор этот покойный господин не даёт никакого покоя (прошу прощения за каламбур) никому, кто вселялся бы сюда. Какие красивые у Вас перчатки, раритет, наверное.
— Я всё это знаю! Я даже знаю, что его собаку звали Мальва, и что его похотливая жёнушка, прихватив всё, что было ценного, сбежала в Цюрих с местным портным, оставив этот фамильный особняк на растерзание вам! Последний раз спрашиваю, крыса ты канцелярская, продаёшь дом или нет?!!
— Э-э… отпустите… Вы такой бледный. Нельзя же так волноваться. Теперь, когда формальности соблюдены, мы заключим первичный договор, а завтра в это же время я прибуду с нотариусом и мы всё оформим официально. А Вас я попрошу приготовить деньги, хорошо?
— Ы! Наконец-то! Мон дью! Значит до завтра?
— До завтра. Всего наилучшего. Простите, выход там…
Но странно одетый человек улыбнулся, пружинящей прозрачной походкой вошёл в зеркало и, насвистывая что-то из Вагнера, растворился.
— Ну, или так… как-то…, — промямлил вспотевший представитель банка.

В бар небольшого городка в Коннектикуте «Писающий Джо» вошёл мужчина. Первое, что он увидел — это висящий над барной стойкой портрет бородатого пузана, выпускающего содержимое своего мочевого пузыря в расставленные перед ним пивные кружки.
— Это, я так понимаю, и есть писающий Джо…
— Он самый. Десять лет держит титул чемпиона, — ответил бармен.
— Ничего, — вмешался небритый справа: — В этом году многие ставят на Марвела. Тот ещё ссыкун. А Джо уже не тот.
— Прикуси язык. Что выпьешь, незнакомец?
Незнакомец полез во внутренний карман пиджака:
— Я тут кое-кого ищу.
— Я спрашиваю, что будешь пить? А справочное бюро на вокзале, только там не наливают.
— Джин.
— Держи.
— Это же виски.
— В самом деле? – без интереса сказал бармен.
— Я ищу вот этого… Вот его.
Бармен взглянул на положенную перед ним фотографию.
— Хм. Кого-то напоминает.
Рядом с фотографией легли пять долларов.
— Это Билли Хуч. С заправки Джонатана Споута. Раньше тут частенько появлялся, что-то давно его не видно. И не удивительно. Он мне должен тринадцать баксов, и, готов поспорить, не мне одному.
— Билли Хуч? – оживился небритый: — Не может быть. Позвольте взглянуть, мистер? Ага. Не, это не Хуч. На папашу моего похож. Копия, — он залпом осушил стопку, налитую незнакомцу: — А вообще поразительно знакомое лицо. Готов поставить четвертак, что я его видел. И совсем недавно.
— Где же?
— Брр, — почесал взъерошенную голову небритый: — А вот это вопрос ещё на пинту кукурузной. Не вспомню.
— Да, пожалуй, что не Хуч. У того рожа ещё отвратительней, а это солидный человек. Джентльмен. Может быть это Гарри Карлсон? – предположил бармен.
— М, — пожал плечами небритый: — Не. Карлсон толстый, как моя тёща, и не курил отродясь. А этот мистер стройный, как овечка, и с папироской. Не, не Карлсон. А вот, пожалуй, Бобби Хобот…
— Из мастерской?
— Ага. А может…
— А что, он, собственно, натворил? А?
— Так, — недовольно вздохнул незнакомец: — Покинул место, которое ему не следовало покидать. И что удивительно. Все к кому я не обращался, все как один говорят, что его видели, но никто не берётся утверждать, что его знает.
— Ты вот что, приятель, приходи сюда вечером. Вечером здесь народу много, может кто чего и скажет. Окей?
— Ладно, — мужчина надвинул шляпу на глаза. Вышел.
Он прошёлся по центральной улице, закурил, и тут ему на глаза попался плакат. Судя по всему недавно наклеенный. На плакате красовался тот, кого он искал (только теперь он был прилично одет и в галстуке) и большими алыми буквами было написано: «Голосуйте за нового мэра! Гумберт Майерс. Голосуй или потеряешь!». Мужчина еще раз сверил изображения.

Окурок выпал изо рта человека, который предпочитал джин виски, и угодил прямо ему в ботинок.

— Простите великодушно, я доеду до Шира?
— Поезд едет в Вестерос.
— Я еду к своему дяде Бильбо.
— Поезд едет в Вестерос!
— Я еду в Вестерорс! И по пути через Шир!
— Ты едешь в Вестерос?
— Да. Я еду к своей королеве.
— Это к Дайнерис в огне не горящая, в воде не тонущая, всем дающая?
— Как вы смеете! Это моя невеста!
— Так! Поезд едет в Вестерос! Через Шир! Обилечиваемся! Обилечиваемся!

Во втором классе средней школы номер 68 учительница младших классов дала ученикам домашнее задание: проростить горох. Подробно объяснила, как нужно положить горошину в ватку, накрыть марлей, полить, поставить под солнце. Ученик так и сделал. Эта сухая жёлтая горошинка ожила! Появился белый хвостик, потом он стал зеленеть, расти. Ученик посадил его в горшочек с землёй. И вырос этот волшебный горошек и даже дал один зелёный стручок. Разве это не чудо? Счастью ученика не было предела. Это и вправду чудо. Оживить горошину, дать ей жизнь. Ну, почему же мы так не заботимся и не ухаживаем за теми, кто рядом? Ведь это такое счастье видеть любимого человека радостным.
Одна дама сказала мне: любишь всех, значит никого. Это не правда.
Возможно я мечтатель, но искренне верю, что наступит Эра милосердия Михал Михалыча)))

(посвящается песне, которую я был вынужден слушать ровно неделю...)

— Маня, твой пришёл, — сообщил Бур, придерживая дверь.
Но дверь распахнулась, квадратный Бур отодвинулся, вошёл мужчина.
Маня оторвалась от стола, улыбнулась:
— Мишаня.
За бильярдом смачно выматерились и продолжили игру.
Маня прыгнула на шею вошедшему, ему пришлось выронить букет, чтобы удержать её.
— Выпьешь, Миша?
Миша отцепил от себя Маню, поднял цветы, вручил, поднял портфель, извлёк вино.
— Со своим не…, — начала было Глаша, но взгляд Мани заставил её осечься на неоконченной фразе.
Мужики вокруг молча бурчали, курили, барышни ретировались от стола, где сидела Маня. Михаил усадил Маню из своих объятий на стул, сел напротив.
— Что ж ты, голубок мой, пропадал? Где летал? Кого кормил? – начала мурлыкать Маня.
— Маня, пойдём, — сухо сказал Михаил.
— Что? Так и сразу?
— Надо.
По его интонации, Маня поняла, что дело серьёзное. Махнула недопитую рюмку.
— С тобой, Солнце, на край света.
— Облава!
Завизжали девки, мужики кинулись в окна. Автоматная очередь в небо. Маня даже не вздрогнула. Она не сводила глаз с Миши, уголки её губ опустились вниз. Миша не мог оторвать глаз от Мани. Люди в масках крутили Бура на полу, ломали остальных.
Михаил отвёл взгляд.
— Отлично, майор! – хлопнул его по плечу Маска.
Мане завернули запястье и потащили на улицу.
Майор долго искал не в том в кармане зажигалку, закурил.

Для двух господ придётся мне
Быть расторопным и проворным,
Зато заплатят мне вдвойне,
И за двоих меня накормят.

P.S.

Оказывается самое сложное в жизни – это быть самим собой. Не зависеть от мнения, так называемого «общества». Не подстраиваться под окружающую среду.
Как счастливы люди, познавшие самих себя. Каким божественным светом светят их глаза, и хоронят их не с застывшей гримасой боли на окаменевшем лице, а с умиротворённой улыбкой.
А быть самим собой, не оглядываясь – это труд. Но результат труда того стоит. Внутренняя свобода и бесконечный простор в никуда.