— Ты уверен?
— Сам всё увидишь и поймёшь.
Они пересекли канал и шли по Лаврушинскому переулку.
— Я тоже не сразу понял, но всё оказалось до абсурда просто. Они повсюду, но есть места их скоплений.
— И всё-таки… Люди посещают галерею, и на этом основании ты делаешь вывод, что они инопланетяне.
— Люди? – они остановились, Николай пристально посмотрел Алексею в глаза:       — Вот скажи, ты москвич?
— Да.
— Ты был в Третьяковской галерее?
— Э-э… Нет.
— Люди…, — они пошли дальше: — Люди ходят на стриптиз, в бильярд, в кегельбан, караоке. Они смотрят на письки, на реальные потные сиськи, а не на двухмерные картинки на стенах. Нормальным людям хочется трахаться и бухать, у них нет ни потребности, ни желания наблюдать мёртвые изображения, людям нужно живое.
— Ну, ты загнул.
— А эти… пришельцы только и делают, что устраивают свои шабаши в таких местах.
— Ну, знаешь…
— Сейчас сам всё увидишь. Я тебя ни в чём не убеждаю. Смотри, наблюдай, думай, делай выводы.

— О! – Николай подмигнул даме на входе, показывая билеты: — Ну, как там, на Марсе? – он стрельнул глазами к потолку.
Дама внимательно посмотрела на него поверх очков:
— Фотографировать нельзя.
Николай понимающе кивнул, толкнул Алексея:
— Видал? Суки….
Пошли по залам.
— О! – Николай остановился, прижался к Алексею: — Гляди.
Он указал на человека, замершего напротив картины Васнецова «Алёнушка».
— Типичный рептилоид.
— Кто?
— Эти давно на Земле обосновались. Забрались в правительства, мировые корпорации. Травят людей потихоньку. Вот видишь, как он хищно пялится? Не моргает. Считывает код.
— Ты думаешь?
— Э-э, прэго, сеньор! Ун рамо де росас пара ла рейна?
Человек недоумённо уставился на подкрадывающуюся к нему парочку и начал отступать.
— Перфагоре!
Человек ускорил движение и скрылся за дверью.
— Я давно понял, испанский язык негативно влияет на их подкорку. Как раздражитель.
— Твой испанский на любую подкорку будет действовать негативно.
— Ну, вот что он тут разглядывал, а? – Николай подошёл к изображению опечаленной девушки сидящей у пруда с кувшинками, затем по-охотничьи огляделся.
— Вот она! Она всегда торчит возле шишкинских медведей. Самка. У них голубая кровь. Сейчас увидишь, — Николай достал перочинный ножик.
— Ты спятил?
— Что такое? Помогите! – закричала женщина с блокнотом, когда Николай ринулся на неё с ножом.

Выглядывая из-за колонны, Алексей наблюдал, как охрана с трудом отцепила от женщины вертлявую фигуру Николая, скрутила его и повела во двор.
— Не отдадим родимой Костромы! Лёха, передай нашим! Вставай, проклятьем заклеймённый….! Свободу Карвалану!!!
— У него, наверное, случилась какая-то жуткая трагедия.
Алексей вздрогнул, обернулся. Недавняя жертва Николая стояла рядом и улыбалась.
— Да. У него вчера… Windows рухнул…
— А Вы, молодой человек, тоже интересуетесь живописью?
— Да… В какой-то мере… Передвижниками… в основном….
— Удивительно, до чего сильно воздействие этих нетленных полотен на разум человека. Люди столь восприимчивы, — она вытирала платочком левую ладонь, испачканную светло-синим: — Но разве можно так бросаться?
— Совершенно невозможно.
— Я люблю сюда приходить, — женщина снова улыбнулась и на мгновение Алексею показалось, что её зрачки вытянулись в вертикальную линию и вновь округлились: — Каждый раз открываю для себя новые нюансы.
— М-да….
— Сегодня вечером в частной галерее Подворского, это на Неглинной, выставка Краснодарского живописца Казакова. Вполне можно назвать его современным передвижником.
— М-да….
— Меня Ольга зовут.
— Мэ…, мэ, Аркадий. То есть Алексей. То есть, ну да.
— Вы не составите мне компанию, Алексей? – зрачки опять сузились и расширились.
— Нет! Да, с удовольствием. Если это удобно.
— Очень даже удобно. Ну, так я Вас жду в семь часов у станции метро.
— Э-э…
— Договорились?
— Всенепременно.
— Алексей.
— Ольга…
Она ушла.

«Что это было?», думал Алексей, бредя по набережной: «Бывает  такое ощущение, будто спишь и всё вокруг сон. А почему «будто»? Может это и есть одно большое сновидение. Вся жизнь. Нет, нет, конечно это не кровь, а чернила, этот дурак испачкал её её же ручкой, когда бросился на неё. И зрачки её глаз не сужались, просто показалось. И конечно я пойду с ней на выставку, там мы нажрёмся халявного вина под пиздёж о Матиссе, на метро будет поздно, и она, разумеется, живёт неподалёку, и я её трахну. Всё обыденно, по земному скучно. Ничего инопланетного».
Алексей стоял у парапета и подобно васнецовской Алёнушке задумчиво и печально созерцал чёрную воду, по которой, как большая кувшинка шёл буксир с порожней баржей.
Алексей достал сигарету, но вспомнил, что не курит. И откуда у него сигарета? Ольга…
— А утром она высосет мой мозг через трубочку, — вслух сказал Алексей.
Буксир дал противный гудок.
— Кажется, он догадывается.
— Не думаю. Существо, у которого из заднего кармана штанов торчит кусок использованной туалетной бумаги, может догадываться только о пельменях.

Всё началось банально просто. Студент очкарик-задрот изобрёл машину времени. Наши доблестные спецслужбы вовремя не среагировали, госсистема не взяла это дело под контроль, и понеслась….
Наш человек придумать может всё. От атомной бомбы до вечного двигателя, а вот найти разумное, полезное применение своему творению, мозгов не хватает. Вы себе представить не можете, сколько на свете желающих исправить прошлое, этих альтруистов-утопистов, доброхотов, мечтающих о рае на Земле. Спасти Джона Леннона, избавиться от Гитлера, и даже не допустить распятия Христа. Вся эта шелупонь начала шастать по временному пространству, совершенно не задумываясь о последствиях. Количество параллельных миров стало увеличиваться в геометрической прогрессии. Наконец, наши «слуги народа» раскачались (а вернее почуяли задницей, что запахло под ними палёным), учёные рыла схватились за головы, и так появился наш отдел. Отдел контроля времени при четвёртом управлении государственной безопасности. Конечно же, конфисковали все эти машинки (теперь это наши штатные порталы), очкарика забрили в шарашку, изобретать перпетуум (лучше, чем лоб зелёнкой), отловили подельников-путешественников (всех ли?). Нет никаких гарантий, что не остался у кого-нибудь в подвале или гараже аналог. И нет гарантий, что завтра очередной ботан не соберёт нечто подобное снова. И даже представить сложно, что будет, попади это в руки какого-нибудь «фюрера» или «потрошителя».
Вот наш отдел и занимается контролем. Что бы всё шло и оставалось своим чередом. У каждого сотрудника свой временной сектор, свой объект. Одни спасают Гитлера, другие забивают гвозди в руки Христа….
А я?
А я стреляю в Кеннеди.
И чтобы не произошло, открыв Большую Энциклопедию, вы прочтёте: «Джон Фитцджеральд Кеннеди, 35-й президент США застрелен 22 ноября 1963 года, в Далласе, штат Техас, в 12.30 по местному времени».

«Нет в нашей стране семьи, которой, так или иначе, не коснулась бы война. У каждого есть родственники, близкие которые погибли на войне или были ранены или были в оккупации». Такую фразу я услышал от учительницы истории в детстве. И это было сильно.
А маленькие мы 9 мая бегали на кольцо, по которому проходила колонна техники, следующая на площадь на парад, а в двадцать два ноль-ноль салют. И не из каких-нибудь там пукалок китайских (как сейчас), а из настоящих зенитных орудий. Казалось, эта разноцветная шрапнель разлеталась где-то у самой Луны. «Ура!!!» орали мы дружно с каждым разрывом.
А самые удачливые находили и подбирали опавшие «салютинки».

— Вот вы говорите что, мол, за такое «де-юре», и что такое «де-факто». Я вам расскажу прелюбопытнейший случай. Служил в нашем полку поручик Колокольцев, а при нём, как положено, денщик Егор. Вот зовёт Колокольцев Егора:
— Егор!
— Я, Ваше благородие!
— На-ка тебе пятьдесят копеек, сходи-ка, сволочь, к Лукьянову, принеси мне бутылку водки.
— Слухаюсь! – говорит Егор, берёт под козырёк, берёт деньги, кругом и арш!
Полчаса его нет, час, два. Забеспокоился, однако, Колокольцев, не случилось ли беды какой? Тут дверь нараспашку, ать-два, входит Егор.
— Ваше приказание сполнено!
И ставит на стол бутылку. Поручик и так её вертел и сяк и тряс и очки надел, и палец в горлышко просовывал, ну, как есть пустая.
— Ты что ж это принёс?
— Бутылка водки, Ваше благородие!
— А содержимое?
— Доставил!
— Где?!
— Во мне, Ваше благородие!
У Колольцева аж очки треснули.
— Разрешите идти?
Почесал тут темечко поручик, надо бы, думает, высечь сукина сына, а ведь вроде и не за что. Приказ исполнил. Де-юре и водку, и бутылку принёс. А де-факто только порожняя бутылка у поручика в руках. И как быть?
— Ступай….
Егор под козырёк, через левое плечо и ать-два.
Плюнул поручик Колокольцев и зарёкся с тех пор денщика за водкой посылать.
А вы говорите…

— Ах, мать твою так! – взвизгнул Садовник, хватаясь за пораненный палец: — Пропалываешь её, что б ей дышалось, что б комфортно и свободно было, она ещё и колется!
— Нечего руки распускать! Все вы одинаковы. Только одно вам и нужно, — поучительно брезгливо сказала роза: — Занимайся делом, нечего меня лапать. Любуйся на расстоянии.
— Кто тебя лапает-то? Больно надо. Колючка….
— Смени тон, мужлан. Ну-ка подстриги меня! Видишь сколько сухих веточек. И полей давай. Да не холодной водой из шланга, а тёпленькой. Из бочки. И пошевеливайся, лентяй. Пентюх. Ползаешь, как сонная муха.

Наступило седьмое августа. Дверь дома со скрипом распахнулась, вышел Садовник, одетый в серый костюм с отливом, белые сандалии на босу ногу ярко светились на солнце.
— Ну, что вылупился? – спросила роза.
— Пора, красавица.
— Чего пора? Пора – иди. Мне-то что?
— Сегодня день рождения Ляли.
— Пф-ф… Поздравляю. (Идиот).
Садовник улыбнулся, подошёл ближе. Чик!
— Ах! – крикнула роза.
Садовник осторожно держал её в руках.
— М-м, — понюхал он: — Прелесть.
— Что это? Что случилось?
Садовник завернул розу в целлофан, перевязал ленточкой.
— Куда ты меня тащишь? Мне больно. Я умираю? Ты убил меня! Убил….

Роза красовалась на комоде в стеклянной вазе, наполняя комнату благоуханием.
Она умирала молча и долго, угасая с каждым часом. Через неделю её засохший труп Ляля выбросила вместе с мусором в помойный контейнер.

Пришла весна.
Молоденькая роза впервые открыла свою слабую юную головку, чуть показавшиеся трепетные лепестки потянулись навстречу приветливым лучам. Перед ней стоял человек.
— Вы кто? – спросила роза.
— Я Садовник.
— А я кто?
— А ты роза. Ты очень красивая.
— Правда?
— Правда. Ты появилась, чтобы дарить радость, чтобы тобой любовались и восхищались. Я буду заботиться о тебе.
— Вы будете ухаживать за мной?
— Конечно. К лету ты вырастешь, станешь самым прекрасным цветком на свете.
— Я такая счастливая!
Садовник нежно погладил её тоненький стебелёк и мягкие только проступающие шипы.
— Ах, мать твою так!

p.s.

 

— Шестью восемь – тридцать два. Четырежды три – восемнадцать…. Ну, ещё немного…, — человек, уставший, надломленный длительными странствиями взбирался на высокую гору, цепляясь ободранными пальцами за острые скользкие края. Наконец, он повалился на ровную площадку, уперевшись головой во что-то твёрдое. Повернулся. Перед ним была та самая пещера, закрытая огромным валуном. Человек поднялся на четвереньки, припал к камню.
— Вот она, хи-хи-хи, — гладил он матовую поверхность: — Как долго я тебя искал! Хи-хи-хи. Сколько мне пришлось преодолеть. Великаны, змеи, разбойники и колдуны, я всех их победил и вот я здесь! Моё сокровище! – он прильнул щекой к прохладной твердыне, поцеловал. Моя сладость… Чудо моё… Всё! Ух…
Он утёр взмокший лоб, отдышался. Достал поломанную сигарету.
— Нет, торопиться не надо.
Он покурил. Посмотрел на слепящее солнце высоко в небе. Улыбнулся.
— Ну, можно. Сим-сим, откройся!
Ничего не произошло.
— Так. Ах да, сезам, откройся!
Улыбка сползла с его лица.
— Э-э… Не понял. Абра-швабра-кадабра! – он пнул валун: — Сим-салябим! Ахалай-махалай! Эне-бене-раба! Квинтер-финтер-жаба!
Прошло, как казалось, довольно много времени…
— Избушка-избушка! Встань ко мне передом, к лесу задом! Открывайся, сука!!! – кричал человек и молотил по неподвижным вратам руками и ногами.
Вдруг огромный камень дрогнул и медленно отступил в сторону. Навстречу из пещеры явилась дева дивной красоты, в сиреневом платье и белой сверкающей короной на голове.
— Чё ломишься? Не продаём после двадцати двух! – сказала она.
Человек упал на колени:
— Э-э-мэ-э…
— Блин, — дева вырвала у него из руки помятые купюры, огляделась по сторонам, сунула ему бутылку: — Всё, давай вали. Только быстро. Ни днём, ни ночью покоя от вас нет.
Стеклянная дверь супермаркета захлопнулась перед носом счастливого человека. Он спрятал добытое сокровище за пояс под футболку. Но оставалось самое сложное: надо было добраться до дома, а это значило опять миновать великанов, змей, колдунов, и главное: не попасться на глаза разбойникам…. 

— О, остановимся здесь.
Том припарковался у придорожной забегаловки.
— «Жри у Молли»? – поморщился Джон.
— То, что надо, — толкнул его Том, запирая машину: — Судя по количеству дальномеров на стоянке, тут неплохо кормят.
— Здесь не курят, — сказала подошедшая к столику толстая баба с блокнотом в руках и жвачкой во рту.
— Прошу прощения, я не видел таблички, — Том огляделся в поисках пепельницы, чтобы затушить сигарету.
— Потому что её нет, — бросила толстушка.
«И пепельницы, похоже, тоже. Ну да, откуда ей взяться, если здесь не курят», сделал заключение Том и затушил окурок рукой, засунул его в карман под пристальный взгляд стоявшей рядом женщины.
— Чё будете жрать? Яичницу?
— Пошли отсюда, — встал Джон.
— С твоими претензиями мы не поедим до самого Сиэтла. Это уже третье кафе и я в самом деле хочу жрать, — осадил его Том: — И чего ты ждал от заведения с таким названием?
Джон сел.
— Пару беконов с картошкой, побольше хлеба, попить что-нибудь, мэм.
— Англичане? Две яичницы, два пива, — поставила два плюса в блокнот «мэм» и ушла.
— Куда ты меня привёз?
— Да нормально. Это же Америка. Выпьешь моё пиво, я за рулём.
— Пф…. Представляю здешнее пиво…
— Думай о позитиве. Завтра ты увидишь Лолу Джи.
Джон зарумянился:
— Да. Я так волнуюсь, как первокурсник….
— Наслаждайтесь, — на столик упали две тарелки с жёлтыми кругляшками и две кружки с прозрачной жидкостью.
Том и Джон изумлённо смотрели на возникшие перед ними предметы.
— Это что?
— Надо полагать яичница и пиво.
Джон поморщился и позвал:
— Мэм!
Толстая баба с жвачкой вернулась:
— Чё нада?
— Это не яичница, мэм.
— Чё нада?
— Я Вам попробую объяснить. Признанный первым в мире поваром шеф Бриолетти принимал на работу к себе таким образом: он не спрашивал дипломы и рекомендации….
— Чё нада?
— Он просил претендента желающего работать в его ресторане, приготовить яичницу. Так вот. Один повар, похоже из ваших мест, попытавший счастья, приготовил её. Бриолетти посмотрел на его творение и сказал: «Яичница готовится на сливочном масле, двадцать минут на медленном огне при закрытой крышке. А то, что приготовили Вы, называется жареные яйца». Так вот, мэм, мы заказывали яичницу, а это – жареные яйца….
Мэм прекратила жевать.

— Ну, не злись, Том.
Том хмуро смотрел на начинающую покрываться вечерней темнотой дорогу.
— Том. Ну, что ты её богу…. Давай радио послушаем… О! Рой Орбисон! Ты же любишь. Энифинг ю олл ю гати т! Ну, Том…
— Чё нада?!!!

А как вы готовите яичницу?

Просто фильм Ридли Скотта 1977 года, который я, открыв рот и пуская слюни и сопли, не обращая внимания на ползающих по мне мух; настойчиво звонивших в домофон и в телефон (в два часа ночи), не в силах оторваться даже чтобы справить нужду (поэтому справлял под себя) смотрел вчера с большим интересом. Об абсурдности некоторых понятий, которым мы порой придаём слишком большое значение, пропуская главное. Произвёл сильное впечатление и, конечно же, непредсказуемая концовка. Особо порадовло фехтование.
Поэтому рекомедую посмотреть (и запастись памперсом).
Имена Харви Кейтель и Кит Кэррадайн навряд ли вам о чём-то скажут, но всё-таки. Если решите культурно провести полтора часа сидя перед монитором, то это весьма не плохой вариант.

вот  ссылочка  по которой я смотрел

https://w1.zona.plus/movies/duelyanty

(посвящается Луи де Клермону, графу де Бюсси)

— Значит, Ваши дети играют в Братьев Карамазовых?
— Ну, не конкретно мои… Я вообще, обо всех. Знаете, как-то не обращал раньше внимания, ну копаются себе в песочнице или там бегают в сторонке… а тут присел на лавочке и слышу знакомое что-то…. И точно! Зосима, Ракитин, понимаешь, Алёша, а верховодит у них Грушенька… ну думаю…
— Так-так-так, и что же?
— Ну, дети! Мы же там, в мушкетёров, войнушку, покемонов на худой конец, а они в Карамазовых играют!
— Так-так, и Вас это, как я понимаю, беспокоит?
— Ну, конечно!
— И сильно беспокоит?
— Дети же! Им по шесть-восемь лет! Это же не нормально, доктор!
— Так-так-так… То есть Вы считаете, что играть в войну и покемонов это нормально, а в Братьев Карамазовых не нормально, так-так-так… И в детстве Вы играли в мушкетёров, так?
— Да. В том числе.
— А во что ещё Вы играли?
— Ну, там партизанов, танкистов, в графа де Бюсси, всего и не упомню….
— Так-так-так, в графа де Бюсси, понятненько…
— А что Вы там всё записываете? И что за намёки?
— Всё хорошо. Всё хорошо.
— Да чего ж хорошего?
— Ну, покемоны, партизаны и граф Бюсси – это хорошо, а Братья Карамазовы – плохо, так?
— Э-э, да. То есть… Но как-то Вы всё с ног на голову…. Я ж не о том…
— А о чём?
— Э-э… Я же говорю: дети играют в Братьев Карамазовых…
— И Вы этим обеспокоены?
— Ну, согласитесь, странно как-то…
— Абсолютно согласен. Придётся Вам, уважаемый, немножко у нас погостить.
— Да?
— Да.
— Ну, раз надо…. Только не долго, мне к завтрему на работу.
— Всенепременно. Будьте совершенно покойны.

Я граф де Бюсси,
уволенный со службы,
Убитый в доме
своей подружки
Дианы
Монсоро,
В девичестве
де Меридор.