На балу у Потоцких было шумно. Мазурка заканчивалась, оркестрмейстер деликатно попросил перерыва (поскольку уже в течение часа наблюдал, как сиятельнейший князь Ухабцев уничтожал «Смирновскую»).
Юный граф Шмурыгин, воспитанник пажеского корпуса, приглашённый на торжество по случаю знакомства родителей, скромно стоял в углу, переминаясь с ноги на ногу. Вальс с Наташенькой он исполнил на «отлично» (то есть не оттоптал её белоснежные туфельки и рука не сползла ниже талии). Сейчас закончится мазурка и все пойдут к столу. Что же делать?
Тут (о, счастливое мгновенье!) из уборной показался капитан Букреев (преподаватель стрелкового дела). Как он тут оказался было уже не важно. Шмурыгин подлетел к нему, отдал честь, капитан смутно смотрел куда-то сквозь, пошатываясь.
— Шмурыгин?
— Я, Ваше Высокоблагородие!
— А-а….
— Сейчас к столу, господин капитан.
— Пора, пора…
— С какой стороны барышню…. Садить?
Букреев сосредоточенно посмотрел на Шмурыгина, взгляд его отмутнел и на весь зал раздалось:
— Ё…ть! Там где шашка, там и баба!!!
Капитан удалился на пол. Граф Шмурыгин поймал на себе взгляды изумлённых пар, закончивших фигуры.
Наташа улыбнулась.
Её ладошка была в два раза меньше моей. Что можно сделать такими короткими пальчиками с острыми ноготками? Оказывается всё. Нет, она, конечно, не согнёт подкову, и даже не откроет туго закрученную банку. А зачем? На этот бесполезный случай есть я.
Судя по часам, уже пора закрываться. Думаю, мне лучше уйти. Я бы с удовольствием остался здесь на всю ночь.
Машины проползают мимо, набитые глазами, Уличные фонари делятся своим лживым светом. Твои мысли, похоже, оцепенели от неожиданности. Все ещё есть одно местечко, Все ещё есть одно местечко.
Позволь проспать всю ночь на твоей душевной кухне, Согрей мой разум в своей нежной печи. Прогони меня и я уйду, дорогая, Спотыкаясь, в неоновую рощу.
Твои пальцы ткут быстрые минареты, Говорят на секретном алфавите. Я зажигаю еще одну сигарету. Научись забывать, научись забывать. Научись забывать, научись забывать.
Позволь проспать всю ночь на твоей душевной кухне, Согрей мой разум в своей нежной печи. Прогони меня и я уйду, дорогая, Спотыкаясь, в неоновую рощу.
Судя по часам, уже пора закрываться. Думаю, мне лучше уйти. Я бы с удовольствием остался здесь На всю ночь, на всю ночь, на всю ночь...
Солдат в коричневой форме с автоматом вёл на гору солдата в зелёной форме со связанными за спиной руками.
— Обязательно тащиться в такую даль? Не всё ли равно, где меня шлёпнуть? Ах, ну да. Закапывать же ещё придётся. Жаль. Хотел перед смертью закат увидеть. Похоже, не успею.
«Наконец-то ты перестала для меня существовать. Так упорно не желала исчезать. Какое счастье — стряхнуть с себя твою грязь, которую ты так усердно несла ко мне. Впрочем, какая теперь разница. Тебя нет и даже раздражать ты меня уже не в силах».
Они остановились на вершине у края отвесной стены.
— Ну, — огляделся Зелёный: — Вот она, моя Голгофа. Что ты всё молчишь? А, ты ж всё равно по-нашему ни черта не понимаешь….
Коричневый сделал несколько шагов назад.
Зелёный вздохнул:
— Знаешь, мне всегда казалось, ещё с детства, когда я только где-то услышал это слово, что сурикат – это нечто таинственное, мистическое, волшебное, недосягаемое и недоступное простым смертным. Что-то хранящее ответы на все вопросы. Та кладезь знаний, умений, магических возможностей, постичь которые способны лишь избранные, — он посмотрел в бездну за спиной, потом в глаза Коричневому: — А оказалось, что это всего-навсего хорёк…
Коричневый приподнял ствол, нажал на спусковой крючок, чирикнула короткая очередь. Одна из отстрелянных гильз отлетела ему прямо в глаз. Он выругался и побрёл по горной тропе обратно вниз, прижимая разбитую бровь ладонью.
Часы на камине отстукали двадцать восемь раз.
— То, что убийца Вы, мне стало ясно с самого начала.
— Что?!
— М-м… Только не перебивайте меня, прошу Вас. Все репризы, эмоциональные возгласы, заламывание рук потом. Сейчас, всё-таки, позвольте мне. Ну и отлично. Итак, то, что убийца Вы, мне стало ясно с самого начала. Всё складывалось как нельзя лучше, кроме одного. Мотив. У Вас не было мотива убивать Вивьен Ларош. Я никак не мог постичь, что могло связывать эту шикарную, умнейшую, проницательную, в конце концов, невероятно красивую женщину с таким ничтожеством, как Вы. Совершеннейшим одноклеточным. Примитивной амёбой. Засохшей каплей грязи на хрустальной туфельке. Мы же договорились, реплики потом. Сядьте. Да. Женщины весьма предсказуемы в поступках, но только не в предпочтениях. Даже тот факт, что она пьёт виски со льдом, а Вы бурбон с содовой водой, уже говорит сам за себя.
Я начал копать (фигурально, разумеется), искать эту связь, которая должна была быть…. Я закурю, Вы не против? М, кубинские. Чудо. Стандартное убогое детство, пустая глупая никчёмная юность, ничего интересного. Я стал изучать круг Ваших знакомств и даже случайных встреч. И, что неудивительно, опять ничего. Ничего, никакой ниточки, которая могла хотя бы дать намёк на Вас и мадам Ларош. Я уже начал склоняться к невероятной, но единственной оставшейся версии, что Вы заурядный сумасшедший, скабрёзный психопат, а она оказалась случайной жертвой на Вашем пути, но…. Но тут я наткнулся на один преинтереснейший документ. Тут мне и вправду повезло! И этот самый документ проливал свет на очень многое. Вы, кажется, хотите прибить меня бюстом Вольтера? А, это Бетховен. Оставьте классика в покое. Минуту терпения, я уже заканчиваю. Я был в архиве магистратуры и выяснил, что Вы и Вивьен Ларош – муж и жена! Ну, каково, месье Ларош? Всё! Пазлы сложились! И сюда я пришёл с единственной целью – дать Вам возможность чистосердечно раскаяться в содеянном и отдать себя в руки правосудия, либо же… вот револьвер с одним патроном. У Вас есть вариант уйти, как подобает джентльмену. В этом случае, я даю Вам слово, что всё, что я Вам здесь сейчас рассказал, умрёт вместе со мной.
— Это невыносимо!
— Ну.… Что Вы решили?
— Убирайтесь отсюда вон!
— Что ж, подобного я и ожидал.
— Вон отсюда! Или я вызываю полицию!
— Вот как? Весьма кстати. Мне будет, о чём с ними посекретничать.
— В чём дело, милый? Что ты так кричишь?
— Ты представляешь, Вивьен, дорогая, является какой-то прыщ, прощелыга, представившись доктором Моррисом, и начинает мне выкладывать тут историю, и обвинять меня в том, что я тебя убил! Неслыханная наглость!
— Вы доктор Моррис? Чем обязаны?
— Мадам и месье Ларош? Очень мило. Я с вашего разрешения удаляюсь. Позвольте выразить своё удовольствие. Я, пожалуй, возьму пару ваших сигар. Благодарю. Сегодня чудная погода для прогулок. Честь имею.
— Ничего не понимаю. Что это? Кто это был, милый?
— Это… это…
— Тебе плохо? Позвать доктора?
— Не надо… доктора. Доктора… не надо!
— Тогда бурбон?
— С содовой….
Четверо мужчин угрюмо стояли плечом к плечу.
Пятый застыл с топором над обречённой к казни.
— Ваши злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и Бога на небе. Мы прощаем Вам всё зло, что Вы причинили. Умрите с миром, — сказал первый.
— Как лицо духовное, я отпускаю Вам все Ваши грехи. Умрите с миром, — сказал второй.
— А я прощаю Вашу жестокую месть и оплакиваю Вашу участь. Умрите с миром, — сказал третий.
— Умрите с миром, — сказал четвёртый, который не совсем понимал, что тут происходит и так и не смог придумать какого-нибудь внятного напутствия.
— Сколько церемоний, — сказал пятый, поплевал на ладони, замахнулся.
Третий уткнулся в плечо первому, не в силах смотреть на то, что должно было произойти.
— Ах вы, собаки! Вот вы где! Рябу мою! Рябу!
— Шухер! Настя прочухала! – четвёртый согнулся в коленях, распространяя зловоние. Пятый уронил топор на ногу второму.
— Я же вам сказала, пьянь несусветная, любую берите, только не Рябу! Ну, вот я вам!
Мужчины бросились через плетень, сшибая друг друга, потом в рассыпную.
Спасённая Ряба, завидев хозяйку, закудахтала и побежала к ней, по пути выбросив из-под себя три коричневых яйца.
— Ряба моя, Ряба, — приняла свою любимицу Настя: — Пойдём. Пойдём домой, радость моя.
Из-под Рябы выпало ещё одно яйцо.
— Вы представляете? Представляете?
— Что случилось?
— Решил я, значит, пройтись до работы пешком. Школьники! Уйма школьников! Стаями! Пиджачки, юбочки, галстучки, бантики. Совершенно невозможно. Хорошо. Поеду на автобусе. Раз такие дела, придётся потратиться. И вы представляете?
— Что же?
— Студенты! Полный автобус студентов! Я регулярно смотрю канал «Планета животных» и наивно полагал, что современные студенты перемещаются исключительно на личных автомобилях. Ничего подобного! Надо плюнуть в лицо тому, кто распространает эту подлую дезинформацию. Не продохнуть. И все норовят прижаться к лицу своими молодыми пухлыми сиськами. Это отвратительно. И все со студенческими проездными. А тут это чувырло.
— Кто?
— Контролёр! Подходит ко всем: Проездной? Студенческий? А студенческий билетик имеется? Покажите. И каждый лезет в папочку, в сумочку, ищет, ищет. К следующему: Проездной? Студенческий? А студенческий билетик имеется? Покажите. До бесконечности. Думаю, а может сказать ему, что я студент? Вечный. Хорошо. Выдержал я эту пытку, чуть свою остановку не проехал, хоть она и всего одна. На проходной охранник: «Пропуск!». По карманам хлоп, хлоп, нету. Не иначе студенты в автобусе окрестили. Оставил ему удостоверение. Чудом добрался, поверите ли, друзья мои, чудом. Нет. Нет. Я немедленно пишу письмо в муниципалитет бургомистру. Этот вопрос необходимо решать, причём в срочном, безотлагательном порядке!
— Вы бы лучше отчёт написали, пан Бурвик. Уже вторую неделю пишете.
— Отчёт? Отчёт это дело частное, а тут дело государственное. «Господину бурго… бурга…» э-э-э, надо загуглить…
— Ты посмотри, какое чудо! – вбежал Андрей, потрясая бумажкой.
— Что это? – Лена с подозрением смотрела на мужа и на бумажку. Таким возбуждённым она видела его только один раз и ничем хорошим это не закончилось.
Андрей торжественно зачитал листовку, оказавшуюся пригласительным билетом в малый зал консерватории:
— Гусь Виталий играет на гуслях!
Лена похлопала пушистыми ресницами.
— Собирайся, пошли! Где моя голубая рубашка и галстук?
— Я не пойду.
— Всего триста рублей.
— Ты столько не зарабатываешь.
— Раз в жизни можно потратиться. Ну, ты только посмотри: «Гусь Виталий играет на гуслях»! Это же прелесть! Такое бывает только раз, понимаешь, раз в жизни!
Лена вернулась к мытью посуды. Улыбка медленно сползла с лица Андрея:
— Так, значит? Хорошо! Я пойду один! Где моя голубая рубашка и галстук?!
Тарелка с розочкой последовала из раковины в сушилку.
— Ы! – Андрей вышел, громко хлопнув дверью.
Сосед Анатолий, собиравшийся вынести мусор, а заодно купить чекушку, посмотрел в глазок. «Не судьба», решил он, возвращаясь на диван в предвкушении кошмарной ночи.
Андрей отсутствовал три часа. Он вошёл домой тихо, с непроницаемым лицом. Разулся. Молча сел за стол. Лена поставила перед ним котлеты. Андрей с неожиданной галантностью заправил за ворот салфетку, взял в правую руку нож, в левую — вилку, чего не делал отродясь.
Лена не выдержала:
— А?...
— Не было там ни гуся, ни гуслей, — спокойно сказал Андрей, и, прожевав кусок, добавил: — И Виталия тоже.
Больше к этому разговору они не возвращались. Лена никогда не спрашивала мужа об этом.
Генерал от инфантерии Карл Иванович Штоф, только сегодня, заранее прибывший в часть 19-го Костромского пехотного полка, дабы провести смотр, пил чай, наблюдая из окна муштру взвода на плацу. Он позвал адъютанта, капитана Шецаревича:
— Голубчик, а кто это так славно командует?
— Ваше Превосходительство? – не понял адъютант.
— Да, вот, — генерал кивнул в окно.
Шецаревич выглянул, прислушался, лицо его сжалось, как если бы он закусил водку лимоном. С плаца доносилась отборная матерная брань.
— Фельдфебель Чуев, Ваше Превосходительство.
— Фельдфебель? Ах, как это он славно и складно командует. Прямо сердце радуется.
— Так точно, Ваше Превосходительство.
— И что? Всего-навсего фельдфебель? – с грустным удивлением спросил генерал.
Адъютант промолчал.
— Ну, ладушки. Ступайте, Степан Егорыч, ступайте, дорогой.
Адъютант отдал честь и вышел.
Наутро, на смотру, вылупив шары, подобно судаку, первую роту вёл поручик Чуев.
Генерал довольно улыбнулся и пожелал испить.
— Чёрт бы вас всех побрал, — незнакомец включил фонарь и увидел, как несколько мелких теней растворились в ограде: — Камера должна была заснять, а больше и не нужно.
Со стороны погреба раздалось:
— Вот он! Вижу! Я беру его! Стой, сучёнок, милиция! Стрелять буду!
— Отставить! – заорал незнакомец: — Не трогать!
Но было поздно. Душераздирающий крик капитана Берендеева пронзил ночь и всё стихло. Он лежал на спине, тело сотрясали судороги, глаза вращались, из открытого рта пульсируя, выступала кровь.
— Да что же это такое?! Скоропея! Скорую! Врача! Что тут у вас есть?
— Ой, ой! Фельдшер Семён Игнатьич, он тут, через три дома. Ой, ой!
Непонятно как, но незнакомец взвалил тучного капитана себе на плечи:
— Показывай дорогу, живо, ну!
— Ой, ой!
— Брось меня…
— Хрен тебе, не таких вытаскивал.
— Сюда! Семён Игнатьич! Семён Игнатьич! – стучала в тёмное окно Скоропея.
— Ну, что там ещё? Сейчас открою.
Незнакомец уже вышиб дверь ногой, повалил капитана на пол.
— Ой-ёй-ёй! – надел очки фельдшер: — Кто ж его так?
Незнакомец не ответил, он тяжело дышал, потом сказал:
— Что надо, доктор? Я помогу.
Незнакомец сидел в сенях фельдшера, когда тот вышел, он спросил:
— Ну, как?
— Не знаю. Кровь остановил. Видимых повреждений нет. Похоже разрывы внутренних органов. Не знаю, не знаю. До утра не дотянет. Больница в Порошках, а это шестьдесят вёрст на телеге по просёлочным, часа четыре. Только ускорим. Я на телеграф, пусть сюда бригада едет, может ещё что получится. Я ему…, в общем, он спит. А вот проснётся ли… Всё, я на телеграф.
Скоропея осталась с раненым, а незнакомец понуро вернулся в её хату. В пылу он и забыл про камеру. Она оказалась на месте и при виде него загорелась зелёным огоньком, сопроводила его до крыльца. Незнакомец снял камеру, зашёл в хату, включил воспроизведение.
— Не может быть, — вырвалось у него.
Когда утром незнакомец зашёл в дом к фельдшеру, не поверил своим глазам.
Капитан Берендеев сидел на кровати, рядом на стуле сидела Скоропея. Она подливала ему из бутыля мутную жидкость и подкладывала малосольные огурцы, которые Берендеев усиленно жевал.
— Ты закусывай, Петруша, закусывай.
— Вы представляете, — раздался за спиной шёпот, незнакомец обернулся, говорил Семён Игнатьич: — Только что скорую бригаду проводил. Обложили меня, на чём свет стоит. Ложный вызов, говорят. Я сам возвращаюсь с телеграфа, соснул с полчасика, пойду, думаю, ещё обезболивающего вколю, а он сидит на кровати, глазами хлопает. Чуть сам в обморок не упал. Не понимаю. Чудо какое-то… Не понимаю….
Фельдшер ушёл. Тут незнакомца заметили Берендеев и Скоропея.
— Вот ведь штука.
— Ах, товарищ дорогой! Семён Игнатьич-то наш, кудесник! Вона как, Петрушенька!
— Скоропея, ты выйди, мне с товарищем с глазу на глаз поговорить надо.
— Ой.
— Бутылку-то оставь…
— Пойду, Семён Игнатьичу принесу. И яичек и сальца. Ой.
Счастливая Скоропея вышла. Незнакомец зашёл.
— Тут такое дело…, — заелозил на кровати Берендеев: — Может выпьешь?
Незнакомец отрицательно помотал головой, не сводя глаз с воскресшего капитана.
— Короче, в отключке я. Не помню ничего. Тут просыпаюсь. Стоит эта падла возле меня, вот где ты сейчас. Я думаю, ну всё. Добивать пришёл. А он ткнул в меня пальцем и чувствую захорошело мне. Прямо заново родился. А этот… говорит, то есть молчит, а я слышу, бабьим голосом мне, мол, извиняемся, не хотели, сработала защита и вообще мы такие хорошие. Какая-то фигня у них сломалась, и они её чинят, не понял ничего. А капусту они тырят, с её сока толи топливо, толи смазку какую делают, микроэлементы какие-то. Сказал, больше тревожить не станут, всё, домой летят. Перемещаются в своё измерение. Не понравилось им тут. Уф.
Берендеев выпил ещё полстакана:
— Вот так. А мне так спокойно и хорошо стало. Просили никому не говорить. А я только тебе, поскольку ты меня, Скоропея рассказала, до фельдшера на себе нёс. Мы ведь на «ты» теперь? Верно?
— Уезжаю я. Попрощаться зашёл.
— Как так? А всё это?
— А это? Всё. Ну, будь здоров, капитан. Смотри, больше не закапывайся.
— Чего?
— Да так. Присказка у нас такая, на удачу. Пойду твоего Аль Капоне искать, может до станции подбросит.
Незнакомец исчез из деревни так же внезапно, как и появился.
— Домой, значит? В Москву?
— В Москву. Но не домой.
— Но, Шмара! Что как неживая! Но! – подгонял Михалыч свою кобылу, а незнакомец смотрел, как позади за их телегой удалялся от них покосившийся указатель «Канареевка – 2 км».
Конечно же есть продолжение этой удивительно правдивой истории.
Капитан Берендеев так и борется с подпольным синдикатом, и сватается при этом к Лизе.
Да! Чуть не забыл полосатого кота выпустить. Из ящика стола.
Московский чин вернулся в контору, сдал отчёт.
А дальше уже
— А это что? – спросил Берендеев.
— Камера инфракрасного и теплового наблюдения с датчиками движения.
— Угу.
— Расположим датчики по периметру, на любое движение по земле камера среагирует и включится видеозапись.
— Такая маленькая… Американская что ли?
— Почему американская? Наши разработки.
— А где же у неё плёнка? На что записывать будет?
— Записывает в цифровом формате на карту памяти.
— Надо же. А это как?
Незнакомец пристально посмотрел Берендееву в глаза:
— Интересуетесь новыми технологиями? Могу организовать экскурсию в места, где об этом рассказывают подробно.
— Да что Вы, что Вы! Я так… Ну, правда, первый раз вижу и вообще… Я пойду огород ещё раз огляжу, — участковый прытко поднялся из-за стола и вынырнул за дверь.
— Куды это он? – спросила из кухни Скоропея.
— До ветру, — ответил незнакомец, проверяя работу камеры.
— А-а!!! – раздалось со двора.
— Поймал! Поймал! Рылом в пол, ссучара! Поймал! – загремел радостный голос Берендеева.
Незнакомец и Скоропея выскочили из хаты. Кого поймал капитан, было не ясно, так как он всей своей тушей накрывал задержанного. Скоропея прищурилась:
— Тьфу! Так это ж Митрич! Опять в погреб лазил?
— Чего? – капитан Берендеев поднялся, держа добычу за шиворот в одной руке. Добыча жмурилась и прижимала к груди поллитровку.
— Гражданин Митрич, Вы задержаны за кражу личного имущества гражданки Скоропеи, с поличным!
— Да бог с ним, Петруша. Он мне потом по хозяйству помогает. Пусти ты его.
Незнакомец щёлкнул языком и пошёл устанавливать датчики.
— Да? – растерялся капитан, поставил Митрича на землю: — А ну-ка, кругом! Шагом марш по месту прописки!
Митрич засеменил к калитке.
— Стоять! – капитан подбежал, с трудом оторвал у него от сердца бутылку: — Вещдок! А теперь марш!
— Пойдёмте, я картошечки наварила, с огурчиками малосольными.
За ужином было заметно, что участковый Берендеев использовал изъятое вещественное доказательство не по назначению, предписанному юриспруденцией…
— Да, что ж это такое? – Скоропея подошла к столу, за которым сидел столичный гость.
— Это Ваш Петруша.
— Господи, да он так не то, что наших шустриков, он и рыбу всю в озере распугает и поглушит!
— Да нет, не знаете Вы психологию преступника. Такой храп свидетельствует о том, что в доме крепко спят, притупляет бдительность и располагает к проникновению. Тишина, наоборот, настораживает. Хотя, конечно…. Вы идите, ложитесь тоже. И лампу погасите, не демаскируйте, а я ещё посижу. До рассвета. Не сегодня, так завтра. Если они вообще придут, — пытливо взглянул незнакомец на Скоропею, словно хотел сказать «если они вообще есть».
— Придут. Обязательно придут. Куда ж они от моей капустки денутся. Ой.
Она ушла. Незнакомец смотрел на тёмный сенсорный экран, глаза начали слипаться под ритмичный храп капитана Берендеева….
— А ну! Вот я вам! А ну брысь отсюда, шаромыжники!
Незнакомец проснулся. Сенсорный экран моргал. В распахнутых дверях в ночной рубашке стояла Скоропея и размахивала веником в сторону двора.
Из-за занавески показался опухший Берендеев.
— Вспугнули… – прошипел незнакомец.
Он сиганул прям через окно. Берендеев, натягивая брюки, отпихнул Скоропею, покатился по крыльцу.
