— Марьян Марьяныч! Здравствуйте, Вы Марьян Марьяныча не видели? — М-м-мнет. Нет. Не видел. — Марьян Марьяныча не видели? — Нет. — Да что ж такое… Вы Марьян Марьяныча видели? — Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!!! — Постойте! Куда же Вы? Психи ненормальные. — Вы кого-то ищите, уважаемый? — Да. Мне необходимо увидеть Марьян Марьяныча. — Так он, должно быть, на кафедре. — Был я на кафедре, нет его там. — Ну, тогда в буфете. Исключительно в буфете, где же ему ещё быть, как не в буфете. Вы были в буфете? — Был. Был я и в буфете, и в кабинете, и в просмотровом зале, и в библиотеке. Я второй час бегаю по этажам, ищу Марьян Марьяныча. — Не могу Вам помочь. — Не институт, а какие-то тропики! Здравствуйте, Вы Марьян Марьяныча не видели? — Кого? — Марьян Марьяныча. — А кто это? — Извините. Простите, Вы… — Ну, на черта Вам сдался этот старый, поросший мхом артадокс Марьян, с позволения сказать, Марьяныч? Рекомендую: Марлен Марленыч! Могу устроить. — Послушайте! Здесь что? Научное учреждение или базар? Чем вы вообще тут занимаетесь, а? Слоняются целыми днями, понимаешь, по коридорам, да по буфетам! В то время, когда вся страна кормит их, поит, одевает… Присосались тут к аппарату! Уфф… Как Вы сказали? Марлен Марленыч? Ну, хрен с ним, давайте Марлен Марленыча… Репка редьки не слаще…
— Мы ехали в Малвиль на уценённую распродажу, которая проходила там каждый первый четверг месяца. Всю дорогу мы с женой пререкались. Мне всегда не по душе были эти поездки, они всегда заканчивались тратой бензина, денег и времени, и кучей всякой приобретённой дряни, от которой не оставалось и следа к следующему месяцу.
Не успели мы отъехать от дома и десяти миль, Джиджи приспичило по нужде.
— Кто это – Джиджи?
— А, это моя жена Джинджер. Мы как раз вывернули на 36-ю автостраду, она начала ныть. Потом орать. Пришлось остановить у ближайших кустов. Пока моя благоверная журчала нескончаемым водопадом в кустах, я вышел на шоссе, спустил штаны, стал вертеть задом и передом проезжающим автомобилям. Это обычно помогает мне успокоиться и собраться с мыслями.
— Это на 17-м километре, где всё и произошло?
— Да, сэр. Разве я мог предположить, что это проклятое место, которое искалечит всю мою оставшуюся жизнь. В открытом кадиллаке, ну знаете такие, кабриолет, катились три девицы. Завидев меня, они тут же заржали, задрали футболки, оголив свои молоденькие упругие гладенькие дыньки, а одна возьми, да и крикни во всю глотку: «Эй, красавчик! Лизни мою киску!». Тут же журчание в кустах прекратилось. Я еле успел застегнуть портки, как Джиджи уже стояла рядом. «Кто это?», спросила она: «Ты её знаешь? Стоит мне отойти, ты уже лижешь киски? На каждом метре у тебя любовница? Ты не в силах пропустить ни одной юбки?». Объяснять, что я её не знаю, что любовниц у меня всего две и те в соседнем округе, что на той девице была не юбка, а шорты, было бесполезно. Я только заметил взмах её руки и описывающую полукруг сумочку. Дальше провал.
— Постойте, мистер Гринвуд, меня не интересуют интимные подробности Вашей семейной жизни. Меня интересует человек, который умер у Вас на руках.
— В самом деле? М-м…
— Вы вызвали полицию и заявили, что на Вас скинули труп.
— Ах это. Да-да. Когда я пришёл в себя, жена опять сидела в кустах. Я решил вновь собраться с мыслями, стал снимать брюки, как вдруг из проезжающей машины, это был зелёный форд 59-го года, на меня выкинули человека. Мужчина лет пятидесяти, в хорошем костюме с тремя пулевыми отверстиями в спине. Мы повалились на землю. Тут же возникла Джинджер и начала выдвигать совершенно неоправданные обвинения в моих гомосексуальных наклонностях о которых она, как оказалось, давно подозревала.
— Что же тот мужчина? Он был жив?
— Более чем. Он впился в меня своими лапами пробубнил какую-то чушь и умер. Я тут же позвонил в полицию, по случаю телефонная будка оказалась в трёх шагах от удивительного места, где мы остановились. Затем описывающая полукруг сумочка жены и… очнулся я уже здесь, на больничной койке.
— Погодите. Что сказал человек?
— Какой человек?
— Тот, который выпал из проезжающего форда.
— Он не выпал, сэр, его выкинули совершенно целенаправленно.
— Что он сказал?!
— Вернее, он даже не сказал, а спросил.
— Что?
— Он схватил меня за грудки, тряханул и, выпучив глаза, задал неожиданный вопрос: «Почему они не спросили потного толстяка?», испустил дух, а дальше Вы знаете.
— Я так и думал. К сожалению, мистер Гринвуд, Вы слишком много знаете. Мне правда жаль.
— Вы о чём?
Дознаватель накрыл лицо Гринвуда подушкой, сел на неё, а когда движения снизу прекратились, подложил её Гринвуду под голову и покинул палату, на ходу раскуривая сигарету, хотя это категорически запрещалось больничными правилами и грозило денежным штрафом в размере четырёх долларов.
— Дай закурить, что ли.
Капитан достал две сигареты, прикурил, одну протянул Сому.
Сом затянулся:
— Да вот повадился один приятель. На мормышку ловит. Мои все неделю запором мучаются. Пластмассу китайскую жрут. Поучим маленько и отпустим.
— Угу..
— Ты заходи через недельку. Братва с Каспия икорки пришлёт.
— Криминала мне здесь не надо.
— Какой криминал. Эй! Хорош, братва! Удочку ему на уд намотайте и пусть к жене идёт!
— Как Маша?
— Спасибо. Хорошо.
— Ну, мы пошли?
— Завтра осень, Карпыч.
— Я знаю.
Сом стоял прислонившись о корягу. На берегу лежал человек. В рыбачьеских резиновых сапогах. Он не то, что бы лежал, а перекатывался, с места на места. Его пинали и били. Рыбы.
Участковый выключил зажигание, не без труда спустился к реке.
— Здорово, Сом Карпыч.
— Привет, — нехотя ответил тот.
— Всё кочуешь?
— Эх… Старый стал, ленивый. А помнишь, какой я был?
Участковый остановил Уазик. Он возвращался домой, но его внимание привлекли крики. Он нехотя вышел, надел опостылевшую фуражку. «Опять браконьеры-рыболовы кого-то пиз…ят». На всякий случай проверил Макарыча, патроны на месте. У берега он увидел знакомую картину:
— Понимаешь, друг, вокруг идиоты. Они только и могут, что жаловаться на жизнь или, что ещё глупее, довольствоваться тем, что есть. А, вернее, делать вид, что они довольствуются и их всё устраивает. Не обязательно быть психопатом-гением. Достаточно быть просто умным. Как я. Так, это какой номер? Зрение уже ни к чёрту. 13-й. Подождём. Так вот. Вечера и выходные я провожу в автобусах. А почему? Потому что в них бесплатный интернет, дубина. Закинул за проезд, закуски с собой набрал и катайся хоть целый день. Но есть три проблемы. Зарядка аккумулятора, туалет и зловредные старухи. Я беру два телефона. Один разряжается, включаю второй. С туалетом сложнее, но выручают памперсы. Знаешь, такие для немощных и инвалидов. Поначалу неудобно, но потом привыкаешь. И если успеть занять заднюю седушку, то ни одна старуха не побеспокоит, они принципиально сгоняют недотёп, которые сидят впереди. Вот ещё бы жениться на водителе… вот была бы жизнь… настоящая сказка… Но это в проекте. О! Мой. Ну, я поехал. И запомни, самый классный вай-фай на 61-м маршруте. Так, термосок не забыть. Учись, студент. А то будешь всю жизнь, как лох. Ладно, пока. Лысая башка, качаясь и устраиваясь, показалась затылком в заднем окне удаляющегося транспорта с номером 611, следующего в столицу Вестероса, Королевскую гавань, транзитом через Изенгард…
В эти дни в Салазках гостили четыре девушки:
А.У. Судзиловская, две сестры Мухиных (дочери купца Павла Прокопьевича) и подруга детства — Лариона.
Естественно, мне не хотелось уезжать из имения.
Чувствуя это, Аглая Ульяновна сочинила от имени всех барышень своеобразный гимн и послала его мне в догонку в Самару, где я его и получил:
С отчаяньем взывают девы,
Забыв свой сон и аппетит,
О, милый Миша, где Вы? Где Вы?
Без Вас нас жизнь не веселит.
Здесь всё: и голуби на крыше,
И вздохи мамочки тайком,
Всё, всё нам говорит о Мише
Понятным сердцу языком!
Стихи в альбоме милой Глаши,
Воспоминанья длинной Саши,
И на стенах, рисунки Ваши —
Напоминает всё о Вас
Нам каждый миг и каждый час!
Не так нас веселит природа,
Когда в ней нету места Вам,
И ягоды из огорода
Уж кажутся не сладки нам.
Когда ж, тоску сердец утеша,
Ты, наконец, к нам прилетишь?
О, Мишенька! Всем Мишам, Миша!
О, лучший Мишенька из Миш!
Получив это предписание, я ответил, что желаю многого и даже неисполнимого. Желаю, Аглая, чтобы на пруду ходили пароходы, хотя ты и понимаешь или нет, что такое не имеет возможности.
— Итак, блиц. Разыгрывается решающее очко. Три вопроса по двадцать секунд обсуждения каждый. Внимание, вопрос. Боммммм: Илья Синяков-Попрыгалкин из деревни Защёкино интересуется: Какого хуя? Время. Пи-и! — Господин ведущий, досрочный ответ! — Прошу. — Отвечает Васисуалий Гузь. — Мня-мня, мы считаем… Повторите, пожалуйста, вопрос. — Теперь, внимание, правильный ответ. Боммммм. Гузя выводят из зала. Слышны стенания, звуки шлепков, бьющейся посуды и падающих вёдер. — Вам не удалось сэкономить время, поскольку ответ прозвучал после сигнала. Распорядители, верните господина Гузя на место. Второй вопрос. Боммммм: Сильвестр Синяков-Попрыгалкин из деревни Защёкино, кум Ильи Синякова-Попрыгалкина, спрашивает: уважаемые знатоки, на хуя? Пи-и! — Так, спокойно, спокойно. Кто-нибудь успел записать вопрос? — На хуя? — Попрыгалкин, Попрыгалкин… что-то знакомое… финики или забрало? Пи-и! — Отвечает Васисуалий Гузь. — Поднимите его. — Где я? Гузя выносят из зала. Раздаются крики. — Внимание, правильный ответ. Боммммм. Анфиса Синякова-Попрыгалкина из деревни Защёкино, внучатая племянница Сильвестра Синякова-Попрыгалкина, спрашивает: сколько грибов в третьем бочонке? Время. Пи-и! — Колобок, колобок, что там про колобка было? — Третьем? А что было в четвёртом? — А где Гузь? Пи-и! — Отвечает Аделаида Зумская. — Прошу. Итак, сколько грибов в третьем бочонке? — В третьем бочонке двадцать четыре огурца. — Счёт становится девятнадцать четыреста восемьдесят восемь в пользу господина Окрошкина. И мы заканчиваем летнюю серию игр интеллектуального клуба знатоков, где каждый может заработать собственным умом.
— Надо же, а я и не замечала, что здесь клён растёт.
— Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало, — он поднял пожелтевший лист: — Смотри.
Лист кружась полетел с моста в зелёную реку, удобно лёг на воду и, отдавшись течению, поплыл. Они смотрели, как нечаянный кораблик скрылся за поворотом.
— Он вернётся?
— Конечно.
— А я ведь хотела тебя убить.
— Ты смогла бы меня убить?
— Не смогла, как видишь.
Он улыбнулся, глядя на реку.
— Вчера. Ты спал, а я… а я всю ночь над тобой с ножом простояла. Как дура. Мне казалось ты не спишь, а притворяешься. Лежишь и ждёшь. И смеёшься надо мной. И всё-таки не смогла. А утром мы поехали сюда.
— Я знаю.
— Знаешь? Ты не спал.
— Спал, — он повернулся и обнял её: — Как убитый.
— Я дура.
— Пойдём в дом. Холодает.
— Холодает?
— Холодеет.
— И всё равно я тебя убью.
— Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало.
Всё горело светло,
Только этого мало.
