— Тебе хорошо со мной?
— Да, — соврал я.
— А ты меня любишь?
— Да, — соврал я.
— Правда?
— Ты же знаешь, я всегда говорю только правду, — сказал правду я.

                                                                                                 А в телевизоре то же
                                                                                                                                  «Поле чудес»…

Сегодня в свой последний и нерешительный, хотел бы показать свою либеральность к своему любимому с детства фильму. По правде, я полагал, что знаю его наизусть со всеми достоинствами и недостатками (кои принято нынче называть ляпами). Ан нет. На выходных по нашему Королевскому каналу (Боже, храни королеву!) показали этот фильм. Ну, и решил мой пропи… пытливый ум всё-таки сверится с Нашей Всемирной Альма Матер — интернетом.

Да, два новых ляпа я узнал.
С чем спешу и поделиться с вами, разлюбезные мои.
Чуть не написал: Екатерины Матвеевны.... 

Всегда ваш, преданный делу  … ции,
товарищ otpravitel, Константин Валерьевич 

Ну, вы поняли. 

В дверь настойчиво скреблись, и дёргалась ручка.
— Кто там?
— Это я, Сметанин. Отоприте, прошу.
Я зажёг свечу, глянул на ходики. Половина третьего. «Чёрт бы его побрал!».
— Минуту…., — я вылез из постели, впустил пожилого Сметанина, у которого я квартировал: — Что случилось?
Сметанин выглядел чрезвычайно взволнованным:
— Ах, ради бога, Валерий Платонович, четвёртые сутки не усну. Да я никак потревожил Вас?
— Ничего, ничего, да Вы присаживайтесь.
Он уселся рядом на кровать, искательно заглядывая мне в глаза:
— Вы вот человек образованный, дипломированный, на службе состоите, опять же знаменитость литературная….
— Да полно, Вам…
— Да-да, не скромничайте. Вот это вот…, — он ткнул указательным пальцем на книги, лежавшие на полке, потом потряс пальцем над головой: — Это, о-о-о!!!
Вот давеча услыхал я у Потоцких такое выражение: Не путай мне, говорит, братец, Божий дар с яичницей! И не поверите, уж четвёртую ночь мучаюсь.
— А что, собственно…?
— Как?! Да разве ж та же яичница не есть дар Божий, как и всё созданное на земле, и саму землю и небо включающий? Так растолкуйте мне, искреннейший Валерий Платонович, в чём же здесь суть, соль, так сказать? Или это в плане метафизическом, ей-богу? Вы как полагаете, а? Только по совести.
Что можно было ответить на подобное «реноме»? Однако, дальнейшее избавило меня от этой необходимости. Произошло нечто неожиданное. Сметанин захихикал, и чем далее, тем сильнее, до слёз. В итоге он остановился, утирая глаза рукавом:
— Вы уж меня простите, голубчик, но уж больно глупое лицо у Вас становится, когда вы думать пытаетесь. Вот, спрошу у Вас какую-нибудь чушь, наблюдаю за мыслительными Вашими процессами в голове Вашей пустой, и так мне радостно и тепло на сердце, что есть такое бестолковое никчёмное создание, а я от этого сладкого осознания возвеличиваюсь в глубине души своей. А сейчас пойду, супруге своей расскажу, похохочем, — он поднялся: — Ну, не смею более обременять столь поздним визитом. Покойной ночи, милостивый государь. Вы, давеча, просили в седьмом часу разбудить? Так непременно.
В дверях Сметанин обернулся:
— Голубчик Вы наш!
Дверь закрылась.

(посвящается ho-co)

В давние времена, ещё до Эпохи истерического материанализма и даже до Великой Французской эволюции, до династий Бурбонов, Совиньонов, Мормонов и прочей, уже благополучно обкончавшейся популизации, людей казнили довольно просто, быстро, преимущественно и прилюдно, так сказать, чтобы прочим не подкладно было. Ну, голуби мои, это только присказка, подсказка впереди.
            В одном маленьком (на глобусе всего два сантимента в длину), но перспективном государстве оправлялся король Генри, по прозвищу Узкий. Узкий был весьма широк в своих прострациях к выпивке, охоте и казням. Всюду ему мерещились подговоры, предстательства и подлые подмены. Покрыв какой-то очередной подговор, подговорщикам отрубали на королевской площади головы. И вот однажды, ведут очередного подговорщика на плаху, а тот возьми, да и подмигни одному из вельмож. Узкий это сразу наприметил. Вельможу хвать за предстательство и тоже под топор, как тот слёзно не изливался и не заправдывался. А перед тем, как отпустить свою голову, повернулся, да и подморгнул самому королю. Узкий сузился и не на штучку растрепался. И приказал впредь подвязывать всем заговорённым глаза. Ну и пошло-поехало по тогда ещё дикообразной Европе. Вот с тех самых дыр все короли и императоры с императриплицами договорились, чтоб отныне перед казнью бедолаге дарили мешок на голову, либо же подвязывали ему глаза. Как бы чего не вышло, ну и случайно бы, прости Господи, не вошло.
            А вы говорите…

— Итак, Михаил Ульянович Заустовский «Зов»:
— «Эх, красота-то какая! Сейчас дёрнуть бы…»
— Водочки?
— «…на природу. Напиться…»
— До усрачки?
— «…чистого воздуха. Вот где ощущаешь себя…»
— Ебланом?
— «… неделимой частью мироздания. И бабу, с большой русской…»
— Жопой?
— «…душой. Что обнимет тебя так, что чувствуешь, как сейчас выпадет у тебя из…»
— Штанов?
— «…груди сердце твоё несчастное. И сползёт с тебя печаль своей тёмной глубокой мокрой…»
— П…дой?
— Девочка! Ты откуда тут взялась и почему всё время перебиваешь, а?!
— Мама в магазин пошла, а я тут гуляю.
— Ну, так и иди…
— В жопу?
— К МАМЕ!!!

— Будете молчать, Александра Сергеевна? Правильно. Молчание, как известно, золото, — следователь закурил папиросу: — Помните, как у Достоевского: молчать, это всегда безопасно и красиво! Красиво говорить дано не каждому. Молчаливый всегда красивее говорящего. Молчанием мы оберегаем себя от возможной лжи, от глупости. Умные речи – это, как правило, набор банальностей, общепризнанной тривиальности. А искренность, она полезна в общении с Богом. И иногда со следователем.
Он улыбнулся, изучая бледное лицо девушки, сидевшей перед ним.
— Стало быть, общаться не желаете? – он потушил папиросу.
Синие глаза девушки смотрели пустотой в пол.
— Ваше право. Лисаковский!
В дверь вошёл крупный жандарм с пышными усами.
— Одно я Вам скажу, милая барышня Александра Сергеевна, на следующей неделе состоится слушание Вашего дела. И лучше бы Вам, всё-таки заговорить, иначе на пожизненной каторге у Вас будет достаточно времени для молчания. Уводи, Лисаковский. Уноси, вернее.
— Слухаю, Ваше Благородие!
Лисаковский подхватил Александру Сергеевну на руки. Из-под узкой юбки соблазнительно вылез зелёный чешуйчатый рыбий хвост. Следователь брезгливо отвернулся.
— Вот же пакость болотная, а туда-же… начиталась брошюрок, — он вновь закурил:
— Тульского генерал-губернатора то ухлопала.
Вздохнул, отдирая от кителя прилипшую чешуйку:
— Сука…

Солнце село, нырнуло за здание,
Восемь дней не трещит голова.
Опустились земные  создания,
Мысли томно ложатся в слова.

Предал друг, что ж такое случается.
Выпил мало и снова солгал.
Правду-матку, да не получается,
Бесконечность и пьяный базар.

Отпустила, убила, повесила
Без ножа, но зато от души.
До тебя угадай, сколько весил я?
Не жалею даже за вши.

До свиданья, пока, ещё свидимся!
Лучше б где-то лет двадцать спустя.
Друг за дружку, наверное примемся,
Чмо вздыхает: такая судьба...

Очень страшно в глаза, когда хочется,
Очень милый, когда с бодуна.
Сон увидел, поверил в пророчество:
Превращается сперма в дитя.

Я побреюсь, если вам всем так нравится,
Я не буду много пить,
И жена моя пусть будет красавица,
Уговорили, я буду жить! 

Вчера прошёл в Королевстве первый осенний дождь. С громом и молнией, как положено. Почти, как в Мае, но не такой тёплый и свежий, а прохладный и угрюмый. А сегодня опять лучи, +32. Бабье лето, индейское лето, как не называй. Море угрюмых лиц перекатывается волнами в море туловищ. Непонятные люди здороваются со мной по пути. Не знаю, кто они. Теперь понимаю раздражение популярных киноартистов.
Ни одного мента на улицах. Удивительно. Что-то опять замышляют наши мыши. Я всё равно узнаю первым или нулевым.
Студенты, но преимущественно студентки. Всё-таки в периферии они не так испорчены большим городом.
И дурацкие белые несоразмерные банты на головах маленьких первоклассниц, и школьники постарше, как маленькие бурлаки, тащат на себе знания в рюкзачке, превышающим собственный вес.  И все такие ухоженные, постриженные, в галстучках. Ни дать, ни взять пансион Черширской герцогини Эбби.
И непременные первокурсницы со стройными ножками и обязательным пластырем на пятках, предательски выглядывающим из-под новых туфелек…