(посвящается… ну, сама знаешь)

— Вы обратили внимание, что в квартире каждой жертвы находился плюшевый Чебурашка? Это такой русский мультяшный персонаж, обретший у нас недавно большую популярность.
— И?
— У маньяков есть свой стиль поведения, своя мотивация, дающая им импульс к действию: чёрные колготки, красные туфли, мужчины в беретах, дети, которые обижали их в детстве. Здесь же нет причинно-следственной связи. Кроме одной.
— Чебурашка?
— Да.
Начальник управления долго и внимательно разглядывал лицо стоящего перед ним человека, глубоко вздохнул и изрёк:
— Наверное, мы рановато повысили Вас в должности, старший инспектор Гомон, похоже, она Вам не по плечу.

Гомон понуро брёл домой. В голове возникали образы растерзанных в клочья человеческих тел, разбросанная постель, перевёрнутая мебель и … и сидящая в углу забрызганная кровью плюшевая игрушка. Во всех одиннадцати эпизодах…
Возле магазина игрушек он остановился. С витрины на него смотрели десятки кукольных глаз.
— Сколько стоит вот такой?
— Двенадцать крон, месье.
— Хорошо берут?
— Прекрасно! Детишки в восторге от этого ушастого русского медвежонка.
— Заверните.

Дома он повертел своё приобретение в руках, понюхал, послушал. Игрушка, как игрушка. Даже не пищит и не поёт на современный манер.
— Ну, да ладно. Утро вечера мудренее, так у вас говорят? – он поставил Чебурашку на стол: — Может ты мне и поможешь…

В три часа восемнадцать минут на пульт дежурного поступило сообщение о стрельбе по адресу: Набережная, 14. Начальник управления лично прибыл на место происшествия.
— Что произошло?
— Непонятно, господин полковник. Соседи позвонили в отделение, а те уже нам. Говорят, среди ночи услышали крики и отчаянную пальбу. Похоже, наш Гомон совсем спятил. 
— Где он сейчас?
— Он вроде как себя подстрелил. Его без сознания забрала «скорая», везут в наш госпиталь, чтобы не делать шума. С ними наш судмедэксперт  Ирен Ансе.
— Хорошо. Утром все ко мне. И чтоб ни одна газетная крыса не пронюхала!
— Понял, шеф.

— Я же говорю тебе. Чистил револьвер и…
— Это не огнестрел. Это рваная рана.
Гомон пристально посмотрел на Ирен:
— Но ты ведь напишешь, что это огнестрел? – он сжал её ладошку: – Пожалуйста.
Ирен Ансе опустила глаза:
— Это первый раз, когда я слышу от тебя это слово…

Гомон шёл по весеннему бульвару, перебинтованная выше локтя рука отдавала жгучей болью с каждым ударом сердца, истыканная уколами задница делала то же самое при каждом шаге, а с ярких витрин его провожали блестящие глаза десятков, сотен, тысяч Чебурашек.

Зима. У дороги, где начинался лес, остановились два крытых армейских ЗиЛа. Из кабины выскочил капитан, лейтенант из второй машины уже орал:
— Из машины быстро! Построиться!
Из кузова, как муравьи посыпались солдаты с автоматами в руках.
— Так, лейтенант, я двигаюсь со своими к опушке, ты пойдёшь со своим отделением цепью. Живыми их можно не брать. Не торопись. Твоя боевая задача выгнать их на меня. Больше из леса им деться некуда. Не нарывайся, главное, чтобы они вышли на меня понял?
— Так точно, товарищ капитан!
— Выполняй!
— Отделение! Цепью, дистанция десять метров! Оружие с предохранителя снять, на боевой взвод, открывать огонь на поражение!
Он оглянулся. ЗиЛ капитана со вторым отделением уже скрылся за поворотом.
— Вперёд шагом марш!
Двенадцать человек с автоматами вошли в лес, как расчёска входит в запутанные волосы.

— Всё. Мне надо уводить Деда, прикроешь?
— Как он?
— Ничего, дотянет.
— Да, здорово нас посекли. Снеговика жалко.
— Ничего! У меня его морковка. Заново слепим.
— Морковка говоришь? – Медведь игриво ткнул Снегурку в бок.
— Дурак. Всё, мы пошли. Нам бы до опушки добраться, а там ищи снега в поле.
— Давай. А я их тут маленько повожу и схоронюсь. У меня тут одна берлога есть недалеко. Винтовочку-то оставь.
— Держи.
— Патронов сколько?
— Два.
Медведь подтянул дутые трусы в горошек:
— Хватит. Сама-то как?
— Не родился ещё тот мужик, который…  Вставай, Дед. Держись за меня, пошли.
Только скрылись силуэты Снегурочки и Деда Мороза в лесной белизне, как Медведь учуял знакомый ему запах армейских портянок и оружейной смазки.
«Так. Человек десять. С автоматами. Эх, говорила мне маманя, что медведям спать зимой надо. Лежал бы сейчас в постельке…». Он увидел солдат. Плюнул на указательный палец лапы, приложился к винтовке, прицелился. В прорези прицела он чётко видел фигуру. «Ну, вот вам и с Новым годом!». Нажал на спуск. От выстрела осыпался снег с ели, за которой стоял Медведь, снег накрыл его с головой. Одиннадцать автоматов разом шарахнули по такому заметному ориентиру. Медведь перекатился в примеченную ранее ложбину. Прополз по ней метров двадцать, принюхался, передёрнул затвор. «Мой дед ещё от СМЕРШа уходил, а вы хотите Потапыча нахрапом взять, салаги». Он подкрался к ближайшему дереву, оставляя лапами алые следы на снегу за собой и занял позицию. «Ага, залегли. Ссыте, суки. Ну, интересно, кто самый смелый». Он увидел, как двое оттаскивали подстреленного солдата в укрытие, а молодой офицер что-то нецензурно кричал. Цепь начала подниматься. Медведь плюнул на палец. Выстрел. Цепь разом плюхнулась в снег и тут же десять автоматов заговорили вновь. «Вояки, блин. В белый свет, как в копейку. Никакого понятия об угловой атаке. Патронов бы с дюжину, я бы вас тут всех оставил. Однако надо их уводить». Он поднялся и побежал.
— Вон он!
— Ё, это же медведь!
Медведь успел встать за спасительную ель, которая тут же приняла в себя посланные ему пули. Он крикнул:
— А ты кого хотел увидеть? Зайца что-ли?
— Я его уже видел! Это он вас всех сдал!
— Я знаю… — тихо произнёс Медведь, прислонил бесполезную уже винтовку к стволу дерева и что есть сил кинулся на всех четырёх лапах к заветной сломанной берёзе.
— Огонь, мать вашу, огонь!
Медведь бежал. «Ещё чуть-чуть, ещё, уже сейчас. Всё…». Он кубарем влетел в сугроб под сломанной берёзой. Упал в кучу сухих еловых веток и свернулся калачиком. В этой берлоге он родился. Он сунул в рот лапу, закрыл глаза, было так тепло в красной горячей луже медленно расплывавшейся под ним. Как в материнской утробе.
— Да нет его, товарищ лейтенант. Кровь повсюду, а сам как сквозь землю провалился.
А Михай Потапыч засыпал и думал: «Интересно, как там Снегурка с Дедом? Наверное уже на санях в Углич спешат, а там самовар, и плюшки…».

Дед Мороз подул на свои ледяные руки и начал:
— Значится так, вход в избу один, но окон много и если они  займут правильную позицию, будут простреливаться все подступы.
Снеговик спросил:
— А сколько их там?
— Минимум пять – шесть…
— Сколько!?
Снеговик развернулся и пополз в сторону леса.
Снегурка выплюнула бычок и медленно передёрнула затвор трёхлинейки. Снеговик нехотя повернул обратно:
— Посекут они нас всех тут, посекут…!
— Не ссы, холодный, -  Снегурочка отломала с физиономии Снеговика морковку, откусила и вставила обратно.
— Ты вообще-то мужик, или баба снежная?
— Я? Ах ты!...
— Тихо, — Дед мороз убрал бинокль в чехол: — А где заяц?
— Сбежал, сука.
— Догнать и пристрелить!
— Ага. В такую метель…
— Ладно, делать нечего. Одна надежда, что они часовых не поставили. Пьют, поди. Праздник всё-таки. Готовы? Поползли!

В деревянной избе на окраине села горел свет, и было слышно детский смех и звуки гармошки…

— Так что, — путник вытер рот рукавом: — как у вас говорят: невесты-то в вашем селении есть?
— Да, откудова, Мил человек, невесты, хотя, — он оглядел прохудившиеся сапоги посетителя, блестящую кольчугу, незнакомой ковки с прорезями подмышками (это значит, чтоб рубать сподручнее было, ловко придумано), рисунок на странных монетах, но золотых, это знал точно: — Кому и кобыла невеста.
— Это верно.
— А сам ты из бар, вроде будешь, или из лихих людей?
Путник краем глаза увидел, как из-за кухонной занавески выглянул здоровенный детина с дубиной.
— Барин я, по-вашему. Только малость поиздержался, — и он улыбнулся, давая понять, что повода для тревоги нет. Затем он крикнул на непонятном языке что-то своему слуге, который точил у камина хозяйский меч и тот, захватив уже высушенную походную амуницию, нехотя потащился в конюшню, скривя рожу.
— Ну а драконы-то в ваших местах водятся?
Хозяин поначалу оскалился и громко, даже нарочито громко засмеялся, но столкнувшись со взглядом своего постояльца сел напротив и испуганно уставился на него как истукан. Его жена выронила сковороду и высунула голову.
Странный путник вновь обратился к приютившему его в эту дождливую ночь семейству:
— Ну конечно,- медленно протянул он: — Он здесь… Значит, он ночует теперь у вас. А я его три недели у норы ждал.
— Да что ты, батюшка, да какие драконы! Белены чё ли объелся?
В дверь вбежал слуга и как можно тише (если так позволительно выразится) заорал:
— Се ту! Се ту! – в левой руке он протянул свежее драконье дерьмо, в правой обнажённый и заточенный меч.
— Он на верху? – спросил человек у хозяйки, в ногах у которой лежал бесчувственный муж, а на груди трепетал в рыданиях сын.
Она молча кивнула.
Человек обвёл всех усталым взглядом. Он сделал два маха мечом в воздухе и стал подниматься по тёмной деревянной лестнице вверх.

 

— Чёрт бы его побрал! Жили, не тужили и на тебе  хрен с горы! Ой, мама дорогая! Чёй-то затихли они…. Бражки бы мне, Глаша, а?- внезапно очнувшийся хозяин корчмы всё ещё валялся в ногах у супруги: — Бражки…
— И мне… — детина мгновенно получил подзатыльник.
— …уй вам обоим в вашу жадную мошну, а не бражки. Уложит сейчас змея басурманин и чего? По миру с вами дармоедами пойдём! На старость кусок хлеба просить!
— А может он его, а? Наш-то хорош, да откормлен, и башки у него две. А этот-то замызганный да щупленький, ну куда ему со змеем тягаться?
— Ага! Знаешь, эти гешпанцы, да франки как своими железками машут! Одного на дороге весной Пашка Косой грабил с подельниками, так он, немчур этот, достал спицу свою и четверых к богу отправил за здорово живёшь. Четыре православные души успокоил, спицу за пояс засунул и дальше себе поехал, — жена ткнула мужа и показала на слугу постояльца.
— Да он же по нашему ни ляду не разумеет, — махнул рукою папаша.
— Бражки бы, маманя…
Ещё одна оплеуха.
— Ну чего тебе, браги жалко? – уже оживился отец, всё ещё лёжа подле сидящей на полу жены, только теперь он сложил руки на груди и скрестил ноги: — Тут в пору душу богу отдавать, а ей браги жалко.
—  Да хрен с вами! Петрушка, достань, там, в сенях наливка в квашеной капусте. Три кружака дай, да этому налей полный, — она показала пальцем на иностранного слугу.
Петрушу просить четырежды не приходилось. Все выпили на полу, не вставая. Только папаша принял более удобную позу: повернулся на бок и подпёр голову руками:
— Так чё делать то? Каюк нам теперь от обоих. Змей сожрёт, что выдали его ночёвку. А если Франт заморский ловчее окажется, порубит за то, что змею приют давали.
— Эх, мать моя, семи смертям не бывать, а одной не миновать! Чего гадать-то? А греха на душу не возьму, травить франта не буду!
— От дура-баба… Кто же его травить собирается? (плесни-ка там, Петруха) отступного дадим и всё. У него же сквозь штаны этот, как его, Китай видно, дадим сто целковых, так он довольный улетит в свою Фландрию, только пыль столбом будет. Только вот провизия еще в копеечку встанет, да как бы слух не пустил. Отвадит от нас последних-то едоков и постояльцев. В пору будет Лешего на ночлег пускать. Зима скоро, он давно просился…
Жена задумчиво почёсывала подбородок, хотела что-то ответить, но сверху раздались шаги. Муж благоразумно отключился и закрыл глаза.
На лестнице показались сначала сапоги, затем и сам проезжий господин. В тишине было слышно как слуга — француз читает молитвы благодарности, звенят шпоры победителя дракона и как брякает глиняный стакан в зубах Петрушки. Рыцарь дошёл до середины комнаты. Слуга кинулся к нему, но господин остановил его. Меч выпал из его руки на пол. Папаша вздрогнул и открыл один глаз. Тут иностранец обвёл всех присутствующих мутным взглядом и рухнул лицом вниз.
Первым вскочил папаша:
— Мать мою так! Неужели ухлопал!?
Заверещал, стоявший на коленях слуга и истошно заорала баба.
Хозяин кинулся к поверженному гостю:
— Давай, быстро, ты помогай! Глаша воду, тряпки, чего там ещё? Наливку не забудь, масло от ожогов… Э-э. Да он же пьяный.
Ещё раз понюхал:
— Ну, точно, пьяный в зад, ядрить твою и всех по очереди!
— Ой, но поссибль…
— Посебель, поебель! Вас как людей приняли! – Демьян Митрич разошёлся не на шутку: — Нука, Петруха, тащи этих непотребных в конюшню и чтобы утром даже духу их тут не было!
— Ага…
— Всё!
— Ой, — сказала Глаша.

«Постоянное ощущение, что происходит что-то не то. Вроде бы всё правильно и хорошо. Вот оно: возьми и делай. Всё в твоих руках. Но им не нужен твой результат. Им нужен процесс. Шпанята, которые кидают кошелек на верёвочке и ждут дуралея, что нагнётся его поднять. И вот, в самый последний момент, когда жертва предвкушает свою негаданную удачу, они дергают за верёвку и кошелёк перемещается, но не далеко. Дуралея всё ещё не покидает надежда, что наконец-то и ему повезло. Он долго корячится за ускользающим предметом, а шпанята хохочут над человеческой наивностью, глупостью и упрямством...»
— Покемоны!!!
Чёрт, ну что там ещё? Шапокляк оторвалась от мемуаров и швырнула карандаш на стол. Нехотя она отдёрнула занавеску и выглянула в окно. Город явно стоял на ушах.
— Что случилось-то?
Пробегающий по пыльной улице Мурзилкин задыхаясь сказал:
— Разведка вернулась!
На площадь уже стекались жители. Сигнальный колокол наконец-то забил «Чижик-Пыжик», что означало боевую тревогу.
— Опять учения, что ли? – Шапокляк перешла к другому окну. Отсюда, высунувшись наполовину, она могла видеть и слышать, что происходит.
Вестовой с простреленным плечом лежал в окружении горожан.
Колобок склонился над ним:
— Говори.
— Покемоны! Покемоны вышли на тропу войны! Мы наткнулись на разъезд. Через два часа они будут здесь.
Колобок выпрямился. Его прищуренный взгляд прошёлся по окружающей толпе. Теперь всё внимание, ранее прикованное к раненному разведчику, обратилось к нему. Только от него зависело теперь, что произойдёт дальше. Колобок покрутил пятиконечную звезду шерифа на своей жилетке.
— Рано или поздно это должно было произойти. Вы знаете, что делать.
Он сказал это тихо, но в возникшей тишине его слышали все.
— По местам!
Через секундное замешательство город вновь ожил. Каждый кинулся к своему посту.
Шапокляк наблюдала, как загружали в корзину воздушного шара гранаты. Винни-Пух укладывал боеприпасы, а Пятачок насиловал примус, пытаясь ускорить процесс наполнения баллона горячим воздухом. Краем глаза Шапокляк заметила, как Гена и Чебурашка тащат на балкон ратуши пулемёт. Хорошая позиция. Оттуда простреливалась главная дорога и первый удар придётся выдержать им. На колокольне устроился Дядюшка Мокус. Наверное опять пьяный, сволочь, но снайпер отменный. Лишь бы не выдал себя раньше времени.
Рядом с Колобком собрались его помощники. Они проверили оружие, забрались на лошадей.
Колобок прикурил сигару, выкинул обгоревшую спичку. На правом боку он чувствовал приятную и давно забытую тяжесть своего заряженного револьвера.
— Потрудимся, джентльмены.

— А, чёрт бы вас всех побрал! – Шапокляк наконец отлепилась от окна, — Похоже я никогда это не допишу, — она взглянула на неоконченные мемуары, нервно рванула ящик письменного стола. С бережной нежностью она достала из него завёрнутый в платочек дуэльный пистолет.
— Лариска, за мной!

Чебурашка уже заправлял ленту, а Гена определял сектор обстрела и возможность обхода, когда рядом с ними плюхнулась на грязный пол балкона старушка.
— Что, мазурики, как веселиться так вместе, а как воевать так врозь? 
Гена и Чебурашка переглянулись.
— Чего вылупились? Лариску я отправила к повороту. Когда они пойдут, она даст знать. Так что можем ещё перекурить.
Гена молча посмотрел на Шапокляк и первый раз в жизни стал забивать трубку табаком. Чебурашка достал из-за уха чинарик.
У поворота дороги раздался выстрел.
— Ну вот. Не успели…
— Лариска…

 

Мы стояли на крыше. Я поцеловал её сквозь светлую чёлку. В нос. В рот. Мои  руки на её заднице. Она обнимает меня за талию. Если бы ты только знала, как я ненавижу тебя. Ты отражение моих пороков и свидетель моего мужского позора. Ненавижу твоё бесконечное беспричинное счастье рядом со мной, вечная улыбка и преданные глаза. Какую-то готовность и постоянное ожидание невозможного. Когда твоя жопа на моих коленях, нет счастливее женщины во вселенной. Твою способность любить сраный мир и испытывать блаженство в моих объятиях.
— Помнишь, я обещал, что научу тебя летать?
— Помню, — (опять эта блядская улыбка, от которой я схожу с ума).
— Пойдём…
Я подвёл её к краю. Под ногами расстилался банальный ночной неоновый загаженный людьми город. Она уставилась на небо.
— Как красиво!
Этой дуре даже не страшно.
Я погладил её по спине и толкнул. До характерного звука, раздавшегося внизу, я услышал её последнюю идиотскую фразу:
— Я умею летать!

Утром она как обычно разбудила своим звонком:
— Ты уже не спишь?
— Нет.
— Я тебя обожаю!
— Я знаю…
Я положил трубку, глянул на часы и начал натягивать брюки. Предстояла тяжёлая работа – просуществовать ещё один грёбаный день.

Все были уверены, что я её ухажёр и поэтому разглядывали меня издалека, не приближаясь на опасное расстояние. Появился кривоногий мажордом, или как его раньше называли массовик-затейник и стал рекламировать возможные развлечения: пинбол, гонки на квадроциклах, баня и верховая прогулка. Оставив свою прелесть дремать на шезлонге у бассейна, я отправился на верховую прогулку. Давно мечтал опуститься в седло и почувствовать себя бравым кавалеристом, Дон Кихотом или на худой конец Санчо Панса. Я прикмнул к группе ещё из пяти человек, преимущественно поддатых дам, и нас повели к конюшне.
— Кто-нибудь ездил раньше на лошади? —  Суровый инструктор, пятидесятилетний сухой мужик (ни дать ни взять Клинт Иствуд в камуфляжной форме) обвёл нас тяжёлым взглядом. 
— Нет, только на верблюде.
 Иствуд явно не оценил шутку. Всем своим видом он показывал, насколько ему осточертели городские мажоры. Он кивнул своим юным пажам:
— Разбирайте лошадей.
|Помощники, молодые ребята, засуетились у животных.
Мне, очевидно как самому крупному представителю нашей банды, достался вороной красавец, чёрный гигант. Конь. О том, что это именно конь, свидетельствовали свисающие из под хвоста два мохнатых кокосовых ореха и та часть которая к ним прилагается, больше напоминающая слонячий хобот.
— Да не подходи ты сзади! – Иствуд одёрнул меня за плечо и тут же пояснил: — Лягнёт!
Ободрённый нашим бравым инструктором я взялся за луку, сунул ногу в стремя и плюхнулся в одеревенелое седло. Мой Росинант недовольно покачнулся подо мной. Парнишка, который всё это время держал его под уздцы, перекинул мне поводья. Таким образом впервые в жизни я был предоставлен коню и соответственно конь мне. Ощущения весьма своеобразные. Будто я вырос на полтора метра.
— Тяжеловато, милый, но потерпи,- я дружески потрепал вороного по холке. Ноль внимания. Однако надо было двигаться с места, так как мои соплеменники, каждый забравшись на свою скотину с помощью или без, во главе с камуфляжным Иствудом уже цепочкой зашагали по обочине горной асфальтированной дороги. Слегка тюкнув вороного пятками в бока, я дал ему понять, что пора. Он как зомби грустно поплёлся за караваном. Казалось, его грозный вид совсем не соответствует его понурому характеру. Ослабив поводья, я полностью доверил себя своему новому другу. Наверное, ему, как и инструктору, тоже надоело сотый раз таскаться по одному и тому же маршруту туда и обратно. Так, цокая подковами и распевая мушкетёрские песенки, наша кавалькада добралась до моста (конечной точки) и повернула назад. Росинант вёл себя послушно. Если я тянул повод вправо, он поворачивал вправо, если тянул влево – шёл влево. Вернулись к конюшням, спешились. Все делились впечатлениями. Я погладил своего красавца по морде. Он даже не посмотрел на меня. Его взгляд был направлен  в неизвестность. Меня передёрнуло. Такие пустые, затуманенные, безнадёжные глаза я видел только один раз в жизни. Полгода назад. В зеркале. Тогда ещё я дал себе слово, что больше никогда не увижу таких глаз. И вот надо же. Как будто прочитав мои мысли, конь повернул ко мне свою печальную голову, словно собираясь мне что-то сказать, но тут рука нашего крутого ковбоя схватила его под уздцы и повела в стойло…

Моя прелесть занималась своим любимым делом – демонстрировала миру свой обгорелый зад. Я опустился рядом с ней в пластиковое кресло. Солнце, горы, бар, бассейн. Всё прекрасно. Завтра этого уже не будет.
— Ты чего такой бледный?
 Я посмотрел на неё. Красивая, сука, всё-таки. Сунул руку ей под купальник  на задницу.
— Пойду выпью, а то скоро уезжать, а я ещё ни в одном глазу.
Поднялся и побрёл к бару. Спиной я слышал, как прелесть вздохнула и перевернулась на другой бок.

— Я глубоко убеждён, что человек в состоянии описать только то, что он видел. Человек не может придумывать несуществующие образы. В лучшем случае это представит некий симбиоз из вполне реальных и окружающих нас субстанций. Попросите ребёнка нарисовать существо, которого нет, то есть придумать. Увидите, что получится: голова лошади, хвост льва, крылья, лапы крокодила и так далее. Покажи средневековому человеку вертолёт, он опишет его как: железная стрекоза, небесная колесница. Может описать то, что видит, апеллируя знакомыми ему понятиями и терминологией. Тому масса примеров. Ну, например, летающая тарелка. Почему не кастрюля? Потому что то, что увидел человек, напомнило ему тарелку, с которой он каждый день ест.
— Если следовать Вашей теории, то все сказки, мифы, эти русалки, сирены, драконы…
— Совершенно верно! Эти существа имеют имена собственные, а не женщина с рыбьим хвостом, летающая змея, извергающая пламя, что совершенно точно показывает, что люди с ними общались с незапамятных времён. Ведь мы не говорим, увидев зайца: «О! Прыгучая мышь с большими ушами…». Всё люди видели когда-то впервые. Адам в своё время не поленился дать каждой живой твари название. Чем он мотивировал их остаётся неизвестным.
— И Вы совершенно серьёзно готовите диссертацию на эту тему?
— Конечно!
— И Вы правда считаете, что человек не способен сам творить то, чего он никогда не видел?
— Существует Творец. Всё что сотворено, сотворено Им. Остальное вторично. Повтор. Плагиат, если хотите.
— А как же «не боги горшки обжигают»?
— Чушь. Ещё дурацкие вопросы есть?
— Сколько Вам лет?
— Похоже, Вас мучают приступы провалов в памяти, если Вы не помните, что приглашены и присутствуете на моём Дне рождения, и мы с вами празднуем моё семилетие.
— Да-да. Простите. Мне семь лет исполнится только в декабре.
— Это многое объясняет. О, похоже, нас зовут продегустировать  клубничный торт. Я надеюсь, Вы ничего не имеете против клубничного торта?
— Ничего. Хотя с некоторых пор предпочитаю вишнёвый…
— Это вы бросьте. Моя бабушка весьма сносно готовит клубничный. Однако пойдёмте к столу.
— С удовольствием съем кусочек за Ваше здоровье.
— Ну и отлично. Ещё ожидается мороженое.
— Превосходно!

Весенним днём, около четырёх часов пополудни я прогуливался по улице Пастера, на которой наши местные мастера кисти, непризнанные Ван Гоги и Маттисы  выставляли напоказ и продажу свои нетленные творения, в надежде приглядеть что-нибудь в подарок своей благоверной, с которой был в ссоре по пустячной причине, и рассчитывая вновь вызвать её благосклонность, поскольку она имела слабость к подобного рода «милым безделушкам», которые в обильном количестве украшали её апартаменты. Я разглядывал портреты и пейзажи, яркие, но мёртвые натюрморты, какую-то мазню с претензией на фольклор, но ничего подходящего не увидел. Пока мне на глаза не попался седой бородатый тип в классическом синем берете, рядом с которым стояла картина: совершенно чистый белый лист облачённый в резную деревянную рамку. Я подошёл.
— Это что? «Белый квадрат»?
Абсолютно инертный художник достал сигарету и, не глядя в мою сторону, ответил:
— Нет.
— Как же называется это полотно?
— «О чём молчит женщина».
— О-о, и о чём же она молчит?
— А Вы поглядите и увидите.
Довольно долго я пялился на белый квадратный лист в деревянной рамке. «А что?» — подумал я, — «Пожалуй, это самый подходящий презент  моей милой крале».
— Сколько это стоит?
Бородач поглядел на меня недоверчивым прищуром.
— Заверните и перевяжите розовой ленточкой.
Торговались мы не долго. Бородач получил купюру и с неожиданной резвостью скрылся в направлении ближайшей рюмочной, я получил свёрток и отправился к своему капризному ангелочку.
После третьего звонка и идиотского вопроса: «Кто там?» белокурая нимфа открыла мне дверь.
— Чего надо?
— У меня для тебя подарок, милая.
Она опустила томный взгляд на свёрток. Глаза её заблестели.
«Ага…».
— Что это?
— А ты разверни и твоему взору откроется произведение искусства под чувственным названием: «О чём молчит женщина».
— Хм, — она улыбнулась, медленно сняла ленту и упаковку с картины.
Посмотрела. Затем посмотрела на меня и ещё больше улыбнулась.
(вот оно! сработало! я всё-таки гений!)
Затем… Затем она с размаху заехала мне этой картиной по голове и захлопнула дверь.
Как персонаж киношного водевиля с резной деревянной рамкой на шее я вышел на улицу. Часы в жилетном кармане проиграли четыре такта «Венгерской рапсодии», что свидетельствовало о том, что сейчас восемнадцать ноль ноль по среднеевропейскому времени. Вечер пообещал быть грустным, но зато теперь я знаю
о чём молчит женщина.

Жара, мать её…  Откуда столько мудозвонов на улице? Рабочий день в разгаре, они по улицам дефилируют. Машины на тротуарах, совсем оборзели.
Одиннадцать, двенадцать… Нет, надо встать посреди дороги и по телефону триндеть! Козёл!
Не подскажите, который час? Иди лесом, старая проститутка! Без пятнадцати четыре. Спасибо… Опять корова какая-то впереди ползёт. Я влево, она влево. Я вправо, она вправо. Определись, толстожопая! Ни пройти, ни обойти… О, переход. Сейчас обязательно красный на светофоре загорится. Точно. Ни минутой раньше, ни минутой позже! Мать твою так! Ведро с краской тащит. Оно же весит больше, чем ты! Слабый пол… Геморрой вылезет! Встала, ждёт, что кто-нибудь поможет. Дома сиди, если носить не можешь. Нет, нахапает выше крыши, и в дом, как хомяк. Сдохнет, но не бросит. Это что за курица с ребёнком не по своей стороне чешет? Рожи как у обезьян… О, принцесса! Чего глазки опустила? Юбочку свою придерживает, чтоб ветром не поднимало. На хрена такую юбку напяливать. Иди, иди, не фиг оборачиваться. Было бы что показывать. Велосипед кривоногий…  Чего тебе подать? На нём пахать надо, а он «подать». Мне бы кто подал… Школьницы, охренеть! Кобылы. Сиськи наружу вываливаются, задницы в джинсы не влазят, пупок видно, ещё и курят. Менты вышагивают. Бандиты в погонах. Опять документы проверять будут. Я ваши рожи все уже наизусть выучил, вы мою запомнить не можете.
Ё… твою! Опять у подъезда насрали! Ещё на пятый этаж подниматься… Кто-кто,… й в пальто! Я это, я! Открывай! Ну? Твою в дышло! Какого ляда дверь заперли, и ключ из замка изнутри не вытащили? Теперь полчаса открывать будет. Пришёл. Как дела, как дела… Нормально.