Охотники лежали в ложбине, ожидая рассвета, отгоняя от себя мошек ветками можжевельника.
— Капский луг – самое лучшее место для охоты на солнечных зайцев. К нему примыкает Сосновый лес и когда солнце поднимается над его вершиной, их тут пруд пруди. Ковач погонит их от леса к ручью, где их встретит Профессор, а тут уж мы с Вами на чеку, — Бользан поправил галстук – бабочку: — Что это у Вас? «Экспресс», вертикалка? А патроны?
— Картечь, — неуверенно ответил Йозеф.
— Вы что на слона собрались что ли? А как Вы одеты! Джинсы, камуфляжная куртка, эта бейсболка чудовищная!
— Вы же сказали, мы едем на охоту.
— Право Йозеф, да Вы распугаете нам тут всю дичь. А заряжать надо было шариковым перцем.
— Чем? Каким перцем?
— Ну, или на худой конец морской солью.
Запах сырой травы, хвои, оранжевый восход, пение первых птиц, журчание ручья, где-то недалеко. Как давно Йозеф не испытывал такого единения с природой.
Бользан перевернулся на спину, подперев щёку рукой:
— Завидую Вам. Первый раз. Первая охота.
— Да.
— А хотите, я покажу Вам свою коллекцию?
— Она… при Вас?
— Я с ней не расстаюсь, — Бользан достал из нагрудного кармана зеркальный альбомчик, раскрыл и направил на соседнее дерево. На стволе дерева появился солнечный кругляк: — Вот, этого я подстрелил в Черногории, не крупный, но очень редкий экземпляр, — перевернул страницу: — А этот из русской тайги. Видите, он с белым оттенком. Этот наш местный, этот из Каракум, есть такая пустыня. А ведь там они практически не водятся. Просто повезло, но жемчужина моих трофеев этот. Шотландский фиолетовый! Большая редкость. Был по случаю в Лондоне и вдруг вижу: прямо по Пикадилли скачет такой мордатый. Я за ним. До самого Адмиралтейства! Не поверите, голыми руками! Хотя, если честно, то…, — Бользан захлопнул альбом: — Предпочитаю охоте рыбалку. Удить потопленные корабли.
— Что, простите, удить?
— Затонувшие корабли. Это куда интереснее и азартнее. Главное это леска и наживка. Только ни в коем случае не используйте старые английские соверены, главная ошибка новичков. Лучше всего берёт на серебряную крону времён короля Леопольда. Если надумаете, я уступлю Вам из своего запаса. А как приятно шариться в брюхе выуженного судна! Чего там только нет! Однажды я вытащил Голландский капер приблизительно девятнадцатого столетия, и, представляете…
Внезапно Бользан схватил Йозефа за грудки и зашипел, брызгая слюнями:
— Вы что! Сукин кот! Тоже считаете, что во всём виноват Волан де Морт!? А???
— Э-э-э…
Со стороны леса хлопнуло два выстрела.
— О! – оживился Бользан, отпуская куртку Йозефа: — Это Ковач!
Ещё два выстрела.
— Дуплетом лупит, болван.
Они высунули головы из своей засады и стали вглядываться в поляну. Солнце уже поднялось над верхушками деревьев, и тут Йозеф увидел как два светлых пятна стремительно проскользили по траве через луг. В след за ними из леса выскочил рассыпающий проклятья и чудовищные ругательства Ковач, обутый в путающиеся у него в ногах допотопные ботфорты, с короткоствольной двустволкой наперевес. Он на скаку заряжал ружьё.
— Полукругом сади! – заорал возбуждённый Бользан: — Полукругом! С разбросом!
Было видно, как Ковач присел на колено, приложился к ружью и пальнул в тот самый момент, когда его добыча исчезла в зарослях ручья. Тут же из зарослей раздался душераздирающий вопль. Ковач опустил ружьё и недоумённо замер. Бользан и Йозеф кинулись к ручью.
Оттуда на четвереньках уже выползал стонущий Профессор.
— Ох! – он распластался у ног подоспевших друзей.
— Что такое, дружище?
— Прямо в задницу! – промямлил Профессор: — Он засандалил мне прямо в жопу…
— Какого чёрта Вы не стреляли, Профессор, я гнал их прямо на Вас! – злился подошедший Ковач: — Вечно Вы медлите, раззява! Нечего подставлять свой барабан под перец, тащим его в машину, друзья!
— Ох, опять…
Йозеф и Бользан тащили подстреленного Профессора к джипу, а Ковач всё негодовал:
— Такую парочку упустили! Вы видели, Йозеф? Перламутровые! Да такое раз в жизни бывает и на тебе! Бользан под руку орёт, ещё меня стрелять учить будете!  Профессор опять, наверное, на бабочек загляделся! Но Вы видели, Йозеф, видели? Перламутровые!
— Да, — ответил доктор Йозеф, укладывая Профессора на заднее сиденье: — Я видел. Действительно перламутровые.

— Если издашь хоть звук, я тебя прикончу.
— Да понял я, понял, Сэм.
Я держал Старого Пердуна «под уздцы». Добравшись до бухты, мы спрятались в кустах, откуда открывался обзор на Радужный залив и песчаный пляж. Прижав мою «Каракатицу», на рейде стояло два трехмачтовых фрегата. На берегу были разведены костры. Люди громко что-то обсуждали, может делили добычу.
— Проклятье, что же они сделали с Пронырой?
Тут толчея расступилась. В центре образовавшегося полукруга лежал беспомощный Проныра, над ним с клинком с золочёным эфесом в руке стояла женщина. В зелёном бархатном мужском камзоле. Распущенные вьющиеся чёрные как смоль волосы скрывали лицо. Клинок был нацелен Проныре прямо в глаза.
— Вот она – моя крошка.
— Вставай! – толкнул я старика.
— Зачем?
— Идём!
— Не надо, Сэм!
Но было уже поздно. Нас увидели и несколько пиратов, бранясь на чём свет стоит, бросились на встречу, выхватывая шпаги. Сказать, что я испугался, не сказать ничего. Пердун обмяк у меня в руках, и я отпустил его, чтоб не мешал. Пятеро, увидев шпагу в моей руке, притормозили и стали приближаться осторожнее, начиная окружать. Ну, что ж. Удачный конец неудачливого капитана. Достойный финал невезучего охотника за лёгкой наживой. Да только не бывает лёгкой наживы.
— Стойте! – Мэри подняла руку вверх, отзывая людей: — Я его знаю!
Головорезы опустили оружие и расступились. Их предводитель медленно приблизилась ко мне:
— Откуда я тебя знаю, красавчик?
— Плимут, год назад. Я там грузил шерсть, а ты развлекалась с французским майором.
— Точно! – она залилась звонким смехом: — Ой, такой славный был майор, так любил улыбаться, я решила тогда подарить ему вечную улыбку! Да. Сэм Молчун, так?
— Точно, Кровавая Мэри.
— Не такая уж я и кровавая. Верно, ребята?
— Верно, капитан, — дружно проревели «ребята» и я почувствовал, насколько сильно они её боятся.
— Это твоё корыто в моей бухте?
— Да.
— А это твой человек? – она кивнула на Проныру.
— Да.
— О! Мой дорогой папаша! – она подошла к Старому Пердуну и обняла его: — Это ты привёл их на мой остров, на остров моего детства, моих фантазий?
— Да, моя девочка, прости меня… — по щекам Пердуна потекли слёзы.
— Ну, что ты, папа, конечно, я прощаю тебя…
Старый Пердун вздрогнул, упал на колени, потом на бок и лицом в песок. Мэри уже вытирала об него свою золочёную шпагу. Теперь она посмотрела на меня:
— Я вижу, отец познакомил тебя с Изабеллой? Чего молчишь, Молчун? Что же мне с тобой делать? Твой человек заколол трёх моих ребят.
— Вероятно, на то у него были причины.
Она улыбнулась, в чёрных глазищах блеснула искра:
— Пожалуй.
Она подошла ко мне вплотную. Многое бы я отдал за такой взгляд, но только не здесь и не сейчас.
— Я тоже потерял троих…
Ямочки опять мелькнули на её щёчках:
— Значит поровну!
Мэри повернулась и пошла прочь.
— Я их отпускаю! – крикнула она, не останавливаясь: — Продолжайте разгрузку!
Тут же все зашевелились по своим делам и уже на нас с Пронырой никто не обращал внимания. Я присел возле него:
— Ты помнишь, как мы заходили в бухту?
— Да, капитан.
Я помог ему подняться:
— Сможешь вывести «Каракатицу»?
— У нас нет выбора, капитан.
— Ты прав. И надо это сделать побыстрее, пока Мэри не узнала, какая неприятность приключилась с Изабеллой.
Мы ставили паруса, вытравливали якорь, Проныра-Нат встал к штурвалу, всё это время я ощущал на себе жгучий пристальный взгляд чёрных и холодных как бездна глаз. Надеюсь, я больше никогда не встречу его на своём пути.
Конечно же, я как всегда ошибался…

Разбудили меня странные звуки и противный голос Старого Пердуна:
— Ах, ты моя девочка, моя хорошая, двадцать лет! Узнала меня, ласточка, кушай, кушай…
Я открыл глаза. Пердун разговаривал лепечущим голосом со змееподобной тварью. Только у неё были четыре перепончатые лапы и крылья. Дракон чавкал и мурлыкал, жмурил жёлтые глаза от удовольствия, а из его пасти вываливались куски мяса и матросской одежды. Растерзанные тела Боцмана Боба и Скупидона лежали у его когтистых лап.
— О. Сэм проснулся! Познакомься с нашей Изабеллой. Представляешь, они живут лет двести, а ей всего лет тридцать, она ещё ребёнок. Мэри любила играть с ней. Не дёргайся, Сэм, положи сабельку, если я её отпущу, она и тебя сожрёт, а нам ещё мешки с золотом тащить. Один то я не осилю.
Пистолет далеко, да и толку от него мало, наверное, мачете, мачете у меня в руке, даже не помню, как его взял…
— Ну, что ж, Сэм. Жаль. Я думал, мы поладим. А ты, похоже, ладить не хочешь.
Он отпустил шею Изабеллы, она зашипела, шагнула ко мне. В этот миг со стороны залива донёсся пушечный выстрел. Конечно, я узнал нашего «Мартина». Пердун и Изабелла невольно вздрогнули и оглянулись к морю. Я сделал выпад и со всего маху, понимая, что у меня только одна попытка, рубанул. Шея дракона откинулась в сторону, как поломанная ветка, фонтан тёплой крови ударил в меня, в старика, в стены пещеры. Животное, не издав ни звука, перекатилось назад и замерло, придавив свои поломанные мышиные крылышки. Я уже сидел верхом на рыдающем Пердуне. Тесак придавливал его глотку.
— Изабелла… Этого Мэри тебе никогда не простит. Лучше утопись сразу!
— Ты! Старая сука!!!
— Слышал выстрел? Это моя девочка. Кровавая Мэри. Только она и я знаем про этот остров. Не думал, что она прибудет сюда так скоро. Надо уходить!
— Вставай. Пошли.
— Ты с ума сошёл! Она тебя убьёт, Сэм!
— Пошёл, скотина!
— Ай.

При свете солнца Радужный залив казался уже не таким радужным. Обычная морская вода, ни какого свечения. Однако я и команда уже не вспоминали ночной свет. Стоя на берегу, мы склонились над картой, толкая друг друга потными головами. Пердун вычислял маршрут:
— Вот. Это на Голой скале. Там я ей показывал пещеру, где жил дракон, там она и прячет золотишко.
— Как туда добраться?
— Пересечём лесок, выйдем к Змеиному ручью, а там уже по нему вверх и как раз к Пещере дракона.
Все одобрительно загалдели. Я свернул карту и спрятал её за пазуху:
— Проныра, останешься на судне. Будешь приглядывать за «Каракатицей». Если что-то произойдет, пальнёшь из «Мартина». Завтра к полудню, думаю, вернёмся.
— Хорошо, капитан.
— И не напивайся как свинья! Все готовы? Пошли. Пердун, веди!
Лес оказался вполне проходимым, часа через три мы вышли к ручью, о котором говорил Пердун. Здесь устроили привал.
— Огромный ручей.
— А почему он называется Змеиный?
— Хе… Это всё Мэри. Наслушалась бабкиных сказок про драконов, заколдованных принцесс, хитрых водяных змеев. Ну, ладно. Идём. Надо добраться до пещеры до темноты, в ней и переночуем.
Перейдя через ручей, я услышал сзади дикий крик Толстяка. Я обернулся. Ко мне бежал Скупидон с вытаращенными глазами:
— Капитан, капитан!
— Что ещё? Где Толстяк?
— Он, его… Его змея утащила. Он в ручей наступил, а она оттуда… пасть ам и нет его!
— Чего? Ты мне ещё про морского дьявола байки потрави. Эй, Боб, что за чёрт?
Бледный Боцман встал рядом со Скупидоном:
— Я её тоже видел.
Я обернулся к Пердуну, тот опустил глаза, пожал плечами:
— Поскользнулся на камне, да и всё. Течение сильное.
— Будем его искать!
Скупидон вздрогнул и спрятался за Боцманом:
— Я в ручей не пойду.
— Он мёртв, капитан, — сказал дрожащим голосом Боцман.
— Что ещё тут нас ждёт, а Пердун? Людоеды, великаны?
— Надо идти, Сэм. Темнеет.
Мы отправились дальше вверх по заросшему склону. Слева журчала темная, сбегающая с вершин вода, которая унесла Толстяка. Цепляясь за корни и выступы, мы поднялись по скалистой тропинке к Пещере дракона.
— Как тут смердит… Разводи огонь, Боб. Скупидон, готовь факелы. Наверняка пещера глубокая и извилистая. Утром полезем.
Я взял старика за грудки:
— Первый полезешь, и чтоб без фокусов.
— Конечно, Сэм. Правда я там ни разу не был…
— Вот и чудно. Боб, приглядывай за ним. Достаточно нам сюрпризов.
Но я ошибался.

Восьмой день «Каракатица» шла к острову, указанному на карте Старого Пердуна. Какой я идиот. Надо же было купиться на такой дешёвый детский обман. Этот пьянчуга рассказал бы про копи Соломона, лишь бы выпросить стаканчик. Но признать это сейчас, значит потерять уважение, авторитет и даже звание капитана. Ребята и так уже поглядывают на меня исподлобья. Старый Пердун стоял у штурвала. Он, щурясь, вглядывался вдаль горизонта. Я подошёл к нему:
— Ну, что, скотина, по расчётам мы вчера должны были выйти к острову. Лучше признайся, что надул меня сейчас и даю слово, что не скормлю тебя акулам, а только отрежу язык.
— Всё верно, Сэм, не дрейфь. На этом острове я бывал сотню раз и брал туда Мэри ещё девчушкой. Идём мы точно. Твоя двухмачтовая лохань не вытягивает и восьми узлов, а на парусах дыры, размером с Японию…
— Заткни пасть, Пердун! «Каракатица» побывала в мясорубке у Берегов Уайта, некогда мне было латать паруса. Я команду еле уговорил. Все вложили последнее в это дело. И если ты провёл меня, они меня вздёрнут на рее, но прежде я успею выпустить потроха тебе!
— Поставь лучше кливер, Сэм, и к ночи мы увидим землю.
— Толстяк! Проныра! Поставить кливер! Ну, чего вылупился? Думал, денежки с неба на тебя упадут? Всем глядеть в оба! Я чую запах золота, мы уже близко.
Никто ничего не ответил и я понял, если к утру мы не выйдем к острову, они меня прирежут.
Я заряжал пистолет в своей каюте. Главное уложить Боцмана Боба, без него будет шанс справиться с остальными. Скупидон не боец, Толстяка можно запугать, а вот Проныра-Нат может наделать во мне дырок…
— Земля!!!
В каюту влетел Боб:
— Земля, капитан, земля, чёрт её дери!
Это произошло так неожиданно, что я выстрелил прямо перед его радостной физиономией, но улыбающийся и светившийся счастьем боцман даже не моргнул:
— Земля!!!
Через секунду я был уже на палубе рядом с командой и припал к подзорной трубе.
— Ничего не понимаю… Это остров. Но … Но почему он светится?
Под звездным небом лежал как будто покрытый инеем островок. От него исходило разноцветное фосфоресцирующее сияние.
— Что за чёрт? Пердун, что это за свет?
— Это Радужный залив, так его назвала Мэри. Гиблое место на острове, но только там мы сможем встать на якорь.
— Идём в Залив.
Боцман Боб почесал брюхо под тельняшкой:
— Не нравится мне это, капитан, дождаться бы рассвета.
Тут влез Старый Пердун:
— Нет! Надо заходить в бухту ночью, пока виден свет, иначе сядем на подводные рифы!
— Боцман, команда по местам, Пердун, к штурвалу!
«Каракатица» неуверенно подошла к заливу. Вода в нём искрилась и переливалась всеми возможными цветами.
— Всё, как двадцать лет назад… Теперь держим курс по радуге! Это фарватер! По цветам: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый!
— Командуй, Пердун!
На глазах Старый Пердун преобразился из пропитого заросшего разбитого старика в бравого капитана, просоленного морского волка. Теперь понятно в кого пошла Кровавая Мэри.
— Лево на борт! Спускай грот, в печень тебе! Приготовиться к повороту! На вантах не зевай, а то все тут и потонем! Даёшь, джентльмены удачи! Покажите, моряки вы или девочки из салона мадам Ширли!?
Через три четверти часа, пройдя по радужному пути, «Каракатица» встала на якорь в бухте Радужного залива. На берег было решено отправиться утром.

(повесть в пяти частях)

Всё началось в тот злополучный четверг (не люблю я этот день) в кабачке «Четыре глаза». Я собирался допить восьмую пинту и нырнуть к Матильде в койку, как тут ко мне за столик пришвартовался Старый Пердун, уже накачанный, но ещё «не достигнувший ватерлинии». Я взял ему ямайского, чтобы поскорее отделаться от этого обросшего вонючего трепача.
— Всё, Пердун, мне некогда. Пока я не вырубился, надо забраться на Матильду, а то она обидится.
— К чёрту Матильду! – он высморкался в свою спутанную бороду: — Погляди лучше сюда.
На столе появился кусок заляпанного пергамента.
— Вот, — грязный палец ткнул в пергамент.
— Что вот?
— Место, где Кровавая Мэри прячет свои сокровища. Сейчас она в Индийском океане, и самое время почистить её закрома. Учитывая, что за ней охотится весь королевский флот, она не скоро объявится в наших водах.
— Ты-то откуда всё это знаешь, дряхлый пропойца?
— Дело в том, Сэм, что она моя дочь.
— Ну, да. А я её мама. Я пошёл, Матильда ждёт.
— Триста тысяч фунтов золотом, не считая побрякушек, стоимостью в миллион дублонов. Ты же слышал про испанский галеон, потопленный три месяца тому назад в Рыбьем хвосте?
— Так это её работа?
— Точно. Взгляни на карту. Всё, что нужно это халупа, вроде твоей «Каракатицы», опытная команда умеющая отличить якорь от пинцета и через неделю поделим всё по-братски. Я долго думал, кому доверить это дело. Сэм, ты не пожалеешь.
  Старый Пердун выблевал ром под стол.
— А как же Мэри? Если твоя дочурка узнает… Не даром её прозвали Кровавой. Я видел, как она в Плимутском порту проткнула французского майора, а потом вырезала на его роже улыбку.
— Не дрейфь, Сэм, она у меня шустрая, заработает ещё. Погляди ка лучше на карту.
— Чёрт, Пердун, я знаю это место! Это близко, но добраться до туда будет посложнее, чем до прелестей Матильды. Надо собирать команду. Боцман Боб, Толстяк, Проныра-Нат и Скупидон. Эти ребята не подведут, а для моей «Каракатицы» больше и не надо.
— А я?
— А ты ещё не разучился держать штурвал?
Громкий трубный необычайно вонючий пердёж означал положительный ответ.
— Эх, Матильда…
— К чёрту Матильду!
— К чёрту Матильду!
— Э… Сэм, угостишь ещё стаканчиком?

Базиль стоял у окна, вглядываясь в мокрую темноту улиц.
— Вечный дождь…
Телефонная трубка поворчала и, зевнув, спросила:
— Алло… Это кто?
— Вечный дождь, — вздохнул он: — Насморк природы, древний как вся планета. А потом снег, а через день град.
— Кто это?!
— Да.
— Чёрт, который час? Вы спятили там что ли?
— Самое большое разнообразие, которое она может себе позволить. Посмотри на улицы после дождя.
— Алло! Что за..?
— Каждая лужа – произведение искусства, снежинка – недостижимый идеал Родена. Град – весёлый барабанщик, ритм сердца, ритм жизни, ритм дворника под окном в пять утра…
— Идиот какой-то!..
Телефонная трубка фыркнула и заругалась короткими гудками.
Базиль печально посмотрел в пустоту.
— Странно, — потом посмотрел на белый холст, до которого он не в силах был притронуться уже полгода, краски, засохшие кисти. Лицо его сделалось ещё печальней: — Очень…

«12 июля. Ну, вот. Появились комары. Вернее один комар. Надо повесить на окно сетку.
14 июля: Где то читал, что кровью питаются исключительно самки комаров. Я назвал свою Бриджит. Так звали мою невесту. Уж что-что, а кровь пить она умела.
15 июля: Третью ночь не сплю. Комариный писк не даёт покоя. Не могу понять, почему эта мерзкая тварь не может выпить необходимую ей каплю крови и убраться восвояси. Почему она жужжит, когда я засыпаю и прямо в лицо…
17 июля: Ловкая, сука. Никак не мог её прихлопнуть.
18 июля: Пробовал брать на живца. Абсолютно голый лежу в кровати и жду, когда прилетит Бриджит. Глаза слипаются, но надежды заснуть нет. Она медленно облетает меня, приближается к лицу…
20 июля: Сегодня я сделал удивительное открытие. Комары способны телепортироваться. Во всяком случае Бриджит.
21 июля: Она хочет войны? Она получит войну! Химическую войну!
23 июля: Два баллона дихлофоса сделали своё дело! Трупа я не обнаружил, но её нет уже вторую ночь. Это победа!
24 июля: Я убью эту тварь!
25 июля: Вчера бил её по всей комнате. Разбил зеркало, вазу, уронил книжную полку и люстру. Вызванный соседями полицейский выписал мне штраф за непристойную брань и шум после 23.00.
28 июля: Силы покидают меня. Я больше не в состоянии это выносить. Надо что-то решать.
30 июля: Всё, моя милая Бриджит, сегодня решится всё.»
— Мда…, — полковник Штраус отложил тетрадку в сторону, в кабинет влетел Фиц:
— Всё в порядке, шеф!
— То есть?
— Судмедэксперт дал заключение, смерть не насильственная, никаких внешних повреждений, он принял лошадиную дозу яда.  Так что никакого криминала. Суицид. Дело в ляпе!
— А чего ты радуешься? Человек всё-таки умер.
— Да я…
— Ладно. Никаких повреждений, говоришь? – Штраус пробежал глазами медицинское заключение и внезапно его взгляд замер: — Кроме «…следа от комариного укуса на правой щеке…». Хм.
Фиц шлёпнул себя ладонью по шее и презрительно посмотрел на красный катыш в своих пальцах:
— Да, шеф, этим летом совсем нет спасения от гнуса. Надо бы сетку повесить на окна.
Штраус исподлобья посмотрел на Фица:
— А рядом с телом покойного не было обнаружено трупа комара?
— Что?
— Иди домой! Что.., — Штраус швырнул в мусорную корзину помятую тетрадку со своего стола.

Вагон качнулся. Очередной поезд стал уносить меня из очередного города в следующий. За закрытой дверью купе послышалась возня и перебранка:
— Уно моменто, сеньор!
— Билетик Ваш, уважаемый, иначе ссажу к ядрёной бабушке, пока далеко не отъехали!
— Прего, прего!
— Так-то лучше. Вот Ваш номер.
Наконец, дверь распахнулась, потное туловище в полосатом костюме брякнулось напротив меня. Проводник оглядел меня, помещение:
— Когда курите, господа, приоткрывайте окно, хотя бы.
Дверь запечаталась, полосатый господин выдохнул.
— Перфекто…
— Вы итальянец?
— Я?! Да упаси боже! Что я Риголетто, какой-нибудь? Просто с иностранца спросу нет. Моя твоя не понимай и всё! Однако, — он поглядел на карманные часы: — Еле успел. И впрямь бы, ракалия такая, ссадил бы, как он выразился, к ядрёной бабушке! Вернусь в Петербург, непременно напишу в железнодорожный департамент, непременно! Окна открывайте! А дышать чем? Весь дым в окно и зайдёт. Одно название: «паровоз» и никак иначе! Сколько я на них накатался, матушка моя! По более, чем вот эта усатая каналья, поверьте. Закурим, что ли и вправду?.. Прошу, Вас. Или в коридор выйдем? Нет. Там это рыло свиное. Униформенное! Не понравился я ему. А если уж не понравился проводнику – держись, лучше и на глаза совсем не попадайся! А не понравился, знаете чем? Тут секрет простой. На лапу ему не дал ассигнацию, что он на площадку мне помог подскочить. И везде так! Я и по Европе покатался! И везде свиные рыла. Не поверите, вот смотрит на тебя, и думаешь, а вот захрюкает сейчас. Ей – богу! Жёлудь дать хочется! И ведь до того идея эта у меня, что нарочно ношу в бумажнике! Не верите? Глядите! Вот! Один раз и дал! В Орлеане дело было. Ну, так эта французская скотина меня обхаживала, ох, как обхаживала! Шампань, месье? Сигар, месье? И так всю дорогу от Лиона. И окошко вечером прикроет, чтоб не продуло, и утром припустит, чтобы свежесть каких-то пильских виноградников. Я то, пардон, ни черта не понимаю, только киваю, да: «уи». Папаша мой купчина зажиточный был, читать и считать умеешь, ну и хватит с тебя. Так сам и «образовывался». Служил, в стацкой, да-с… Сначала депеши разносил, потом переписчиком, потом … В общем помотало меня по чиновничьей лесенке спиральной, то вверх, то вниз. Деньгами не баловал, но и не забывал. Он-то у меня с мамашей в Томске остались, а я в столицу подался. Ох, Лагерный сад, пароходик по Томи… Но, ничего. Вот через пару дней навещу их. Тут как раз проездом будем. Сейчас больше по, как я называю, дипломатической части. Хе-хе… Дипломат… А как не быть дипломатом, как, я Вас спрашиваю?  Вот ответьте абсолютно серьёзно: Как в наше время не быть дипломатом, когда вокруг сплошные свиные рыла, которые норовят надуть, облапошить, портки, извиняюсь, стянуть и продать, а потом пропить! Ну, как?! Не был бы дипломатом, давно бы ходил с голым, извините ещё раз, реноме! Так вот. Прокатился я по казённой надобности от Лиона, значит, то есть до Орлеана. Выхожу на перрон. Любезный-то мой так и щебечет по-французски: Хрю, хрю! А я всё киваю, бумажник вынимаю, открываю и достаю ему оттуда жёлудь. Он умолкает. «Мало, может?» — говорю. Даю ещё один жёлудь. И тут только что-то человеческое в его морде появилось. Взял у меня эти жёлуди, повернулся и в вагон -   прыг! А я с тех пор всё и думаю, а может их почаще-то желудями кормить? Может они и к людям ближе станут? А? Как Вы считаете, молодой человек? Э-э, Вы уж спите. И то…
Полосатый господин вздохнул, потушил папиросу, стал глядеть в темень за окном.
— И то… дело…

— Миномётным огнём нас накрыло. Тут в окопах не спрячешься, тут уж кому как повезёт...
— Чего ты мелешь, а? Танки на батарею вышли и прямой наводкой..
— Юнкерсы, часа два над нами и бомбы..
— А ты что скажешь, Сивухин?
— Когда наш политрук, товарищ Колчин...
— Вот сука...
— Скомандовал вперёд, его застрелил Суворов, он был слева от меня, я видел.
— Дальше.
 — Танков небыло. Мотоцикл с коляской, офицером и пулемётом выехал к деревне.
— Да брешет, он товарищ капитан.
— Дальше, Сивухин!
— Увидел он наших, испужался, и резанул из пулемёта. Они то побегли к станции, а я к командиру и к пушке побёг, добежал — там мёртвые все. По мотоциклу винтовка дала, он повернулся и уехал.
— А ты почему не стрелял?
— Испужался я...